– Пропаганда нужна нам для того, чтобы народ яснее видел наши цели!

Прочтите.

– Пропаганда нужна там, где народ может понять, что он несчастлив…

– Словом и штыком мы будем пропагандировать свои идеи!

Мы не какие-нибудь жулики.

Вы записали?

Риоль разобрал то, что прочитал бубнящий голос:

– Жульничество – это метание фальшивого бисера перед фальшивыми свиньями. Пропаганда – это метание фальшивого бисера в расчете на свиней настоящих…

– Мы идем верным путем! – подытожил нарком, а из темноты донеслось: – Желающий заблудиться – не может найти дорогу…

– Мы создали государство, служащее счастью людей!

Прочтите.

– Мы создали государство, творящее людские проблемы…

Удивленный тем, что посетители молчали, нарком вышел из-за стола.

И вдруг, с ним произошел метаморфоз.

Его лицо изменилось, стало почти человеческим, и по нему забродили темные, как раз под тон к брюкам, желваки.

Он еще сделал, словно повинуясь привычке, последнюю попытку понаркомствовать:

– Мы отмели всех богов, кроме идеи Мировой революции!

Наш единственный учитель и бог – это товарищ Сталин!

– Для того чтобы кого-нибудь канонизировать, нужно обладать большим самомнением, – проговорил Крайст.

– Это не самомнение, а уверенность в своей правоте.

Или я совсем не понимаю, что такое самомнение, – еще топтался на своем нарком, но Крайст так же тихо сказал:

– Самомнение – это уверенность в том, что все ошибки уже сделаны…

– Эх, жалко, что учиться нам уже поздно, – едва ли не виновато проговорил нарком.

– Если человек говорит, что учиться ему уже поздно, значит – учиться ему еще рано.

И тогда нарком перестал быть наркомом, а просто подошел к Крайсту и устало заглянул ему в глаза:

– Скажите, война будет? – спросил он, и в его, переставших быть наркомовскими глазах, появилась обыкновенная человеческая боль.

– Да, – ответил Крайст, не отводя взгляда.

– Я погибну на войне?

– Нет. Ты погибнешь раньше.

– Катастрофа? Или болезнь?

– Для тебя – катастрофа, но ее никто не заметит, хотя газеты посвятят ей несколько осуждающих тебя строк.

И память о тебе сотрут в людской памяти.

А ведь политик оставляет о себе память именно тем, что оставляет память о себе…

– Что случится?

– Тебя обвинят в троцкизме и пособничестве японской разведке.

– Я, – лицо наркома посерело, словно поседела его кожа, – Я – не троцкист!

– А разве был троцкистом твой предшественник? Разве были троцкистами твои заместители? Ведь именно ты написал на них доносы.

– Мне подсказали соответствующие органы, и я сделал это совершенно искренне, потому, что был уверен в двурушничестве своих починенных.

– Проще всего оправдывать соучастие в гадостях своей искренностью…

– Я действовал по указанию органов, а потом – это были, по-моему, настоящие троцкисты-перерожденцы!

Девушка, скачанная с интернета, шепнула Риолю:

– Человека легче всего узнать, когда он говорит о другом человеке…

– Но, я верно служу товарищу Сталину. Я истинный сталинист! – Сталинистом может быть только тот, кто не понимает, что это такое…

– Но ведь Марксизм – это закон революции, – как-то не очень уверенно и очень тихо проговорил нарком, – А закону подчиняется все.

– Есть вещи не подвластные никакому закону, – ответил ему Крайст.

– Что, например?

– Например, – пожал плечами Крайст так, как это делают люди, говорящие об очевидном, – Например, эмоции…

После этого, Крайст повернулся к наркому спиной и вместе со своими спутниками, вышел из кабинета.

Вслед за ними, поднялся со своего стенографистского места и, прихватив шляпу, вышел Искариот, и никто не услышал того, какие слова были записаны в стенограмму выступления наркома последними:

«Рыночная демократия – это равенство в начале.

Плановый тоталитаризм – это равенство в конце…»

– Ты знал, что он в кабинете? – глядя на Искариота, спросил Риоль Крайста. – Конечно. Где же он мог еще быть? – а дверь кабинета скрипнула так, словно ее мучили кошмары…

– И тебе не показалось, что в такой момент Искариот вел себя слишком фривольно? – то, что Риоль постоянно задавал вопросы Крайсту, совсем не означало, что он сошел со своего ума и стал искать причины, по которым люди совершают те или иные поступки. Крайст понимал это, и, потому, улыбнувшись впервые за все то время, что они находились в наркомате, ответил: – Только мудрый может быть ироничным…

– Крайст, а если бы нарком услышал то, как записывал его слова Искариот? – Власть, слышащая, что ей говорят люди, это такая редкость, что об этом и говорить не стоит…

– В конце концов, каждый народ имеет ту власть, которую заслуживает, – пожала плечами девушка, скачанная с интернета.

Искариот посмотрел на нее, как старый учитель смотрит на молодого ученика, уличенного в пользовании шпаргалкой:

– Каким бы ни был народ – власть всегда хуже своего народа…

«Чем выше пост, тем больше у человека возможностей для распространения своей ограниченности», – подумал Риоль. – Да, – подтвердил его мысль Крайст.

* * *

– Ничего не утомляет так сильно, как пустая болтовня дилетантов, – проговорил Риоль.

– Пустая болтовня специалистов утомляет не меньше, – ответил ему Крайст.

Выйдя из здания наркомата, Крайст остановился:

– Что ты чувствуешь, Риоль?

– Что вышел на свежий воздух. Кстати, наркомат чего мы только что посетили?

– Какая разница. Все наркоматы одинаковые.

– А ты своди их в наркомат Обороны? – предложил Искариот.

– Что такое – наркомат Обороны? – поинтересовалась девушка, нарисованная углем.

– Это место, где чиновникам платят в мирное время, для того, чтобы во время войны они посылали людей умирать…

– Крайст, а война действительно будет?

– Да. Их газеты слишком много говорят о борьбе за мир, а их лидер слишком много делает для того, чтобы в Европе началась война.

– В войне может погибнуть и сам режим.

– Усатый кавказец так уверен в своем превосходстве, что действительно погибнут миллионы, потому, что за своей самоуверенностью, он прозевает начало войны.

Но война будет выиграна.

Потом, историки под копирку напишут о том, что под его мудрым руководством войну выиграли, хотя, на самом деле, именно под его бездарным руководством и под бездарным руководством созданных им структур, несли страшные и часто бессмысленные потери.