Журнал «Семейство» информировал читателей, что я никогда не бывала замужем, родила дочь вне брака, ращу ее одна, никакого надежного плеча и прочих крепких мужских органов в постоянном доступе не имею… Следовательно, я воинствующая феминистка, заведомо осуждающая женщин, которые изо всех сил стараются быть красивыми и хотят как можно дольше сводить с ума мужчин.

Я бы предпочла обо всем этом не знать…

Будь у меня свой собственный герб с изображением птицы, ею был бы страус, прячущий голову в песок…

Но уберечься от льющейся на меня грязи не получалось.

Натка каждый вечер обстоятельно докладывала мне, кто и что новенького написал о судье Кузнецовой, и заставить ее молчать было невозможно. Она будто не понимала, что такое внимание прессы мне неприятно. Ей представлялось, что популярность – это в любом случае хорошо. Вполне допускаю, что, будь у Натки все в порядке с лицом, она бы сама уже появилась в СМИ с рассказами обо мне.

Я даже думать боялась о том, какие истории может при случае наплести журналистам сестрица, но на всякий случай строго-настрого запретила ей контактировать с какой-либо прессой. А на следующий день застукала дурочку, когда она фотографировала трюмо, которое вполне успешно заменяет мне гримировальный столик. В тот момент на нем помещались два потертых помадных тюбика, огрызок косметического карандаша, недорогая тушь для ресниц и баночка дешевого крема «для всего». По мнению Натки, фото этого скромного набора, дополненное провокационным вопросом «И что можно сказать об этой женщине?!» и хэштегом #судьякузнецова, очень оживило бы ее Инстаграм. Я согласилась, что так и было бы, и запретила сестре упоминать мое имя в соцсетях. И имя, и должность, и вообще все.

– Ты же маскируешься? – я указала на очередной шарфик, скрывающий личико нашей Гюльчатай. – Считай, что я вообще легла на дно, слилась по цвету с грунтом и стала невидимой. Как камбала.

– Хочу жареной рыбы, – после паузы, которую я ошибочно сочла периодом осмысления сказанного, заявила моя легкомысленная сестра. – Звякни Сашке, пусть купит в круглосуточном на проспекте хотя бы морского окуня.

– Сама звякни, – отговорилась я.

После моего категорического отказа спонсировать избавление дочери от постылых щек, Сашка разговаривала со мной неохотно и холодно. Я терпеливо ждала, пока снегурочка оттает, и в ожидании этого момента не усугубляла ситуацию – то есть не давила на дочь, даже если был повод. В результате она почти каждый вечер подолгу гуляла с Фомой. Мне это казалось жутко незаслуженным: в конце концов, что-то нелестное про ее щеки сказал именно Фома! Тем не менее проводить время с ним Сашке нравилось, тогда как моего общества она старательно избегала.

Вот где справедливость?

Не скучно, но безрадостно прошла одна неделя, началась другая, и, наконец, у табора Сушкиной состоялось премьерное выступление в зале суда.

– Ай-нэнэ, ай-нэнэ, – мысленно простонала я, окинув взглядом присутствующих.

Видит бог, я не отрицаю своеобразной прелести цыганочки с выходом, но полагаю, что ее экспрессия хороша под звездным небом у костра и на сцене театра «Ромэн». Судебное заседание и пляски с бубнами не очень-то сочетаются. А труппе Элеоноры Константиновны только звонкого музыкального инструмента в руках и не хватало. Если, конечно, не трактовать слово «бубен» вульгарно, называя так лицо, по которому руки чешутся настучать. Потому что такое лицо в зале было – среди публики я увидела Владлена Сергеевича из «Идеаль Бьюти». Он тонко и гадко улыбался, откровенно наслаждаясь происходящим.

А происходило у нас вот что: красиво играла тоску по своей загубленной красоте мадам Сушкина в восхитительно элегантном костюме от мадам Коко и изящной шляпке с вуалеткой. Щелкали и сверкали вспышками фотокамеры. Глазели и вытягивали шеи зрители. Тетки, пришедшие с Сушкиной, делали селфи на фоне гудящего зала. А многоголосый квартет адвокатов требовал удаления с поля председательствующего, то есть… меня!

На основании того, что однажды в деле Сушкиной против «Эстет Идеаль» я уже вынесла решение в пользу клиники, меня обвинили в предвзятости и потребовали моего отвода.

И даже эту вполне штатную ситуацию адвокаты Элеоноры Константиновны превратили в яркое шоу.

Не знаю, то ли они долго репетировали, то ли в момент спелись, но эти ребята без вреда для проводимого тезиса рвали фразы на куски и раскладывали их на разные голоса.

– На основании вышеизложенного…

– Защита требует…

– Отвода судьи!

Одно довольно короткое предложение адвокаты честно поделили на троих. Четвертому слов не досталось, и он прибег к жестикуляции. Демонстративно распахнул кожаную папку, похожую на обложку меню солидного ресторана, и захлопнул ее со звуком, похожим на выстрел. Крыловский «квартет» позавидовал бы их сыгранности.

Я расценила это как сигнал немедленно бежать и крепко думать об отводе. И нарочито неспешно удалилась, злорадно подумав, что не стану спешить с решением.

Возьму чашку чая, уединюсь в своей келье и буду думать, отводиться мне или нет.

И пусть весь мир с его цирком и клоунами подождет.

Меня всегда забавляла веская фраза, которой любят акцентировать ключевой момент криминального сюжета киносценаристы: «Суд удаляется на совещание!» Ведь если это суд присяжных, то совещание – нормальное дело. А когда судья всего один? Только я – и никого больше? Видимо, предполагается, что мне следует мастерски расщепить свою цельную личность, чтобы рассмотреть вопрос со всех сторон?

И вот я уединяюсь в своем кабинете, временно получившем статус совещательной комнаты, ставлю на стол перед собой дышащую паром чашку и позволяю высказаться всем своим внутренним голосам. В результате моментального размножения простым делением образуется целая компания: Елена I, Елена II, Елена III и Елена IV.

Елена I – это строгая и неподкупная судья, боготворящая Закон и четко следующая его букве. Как все идеалисты, она бывает жестока. Зато Елена II – гуманистка в высоком смысле этого слова. Ей больше важен дух закона, а это уже дает пространство для морального маневра. Елена III – прагматик, она здраво мыслит, крепко стоит на земле и понимает все резоны. А Елена IV непрактична, но чувствительна, совестлива и добра.

– В принципе ходатайство об отводе обосновано, – невозмутимо говорит Елена Первая. – Я считаю, его вполне можно удовлетворить.

– И в результате выйти из этого гнусного скандала практически без потерь! – подхватывает Третья. – Репутация судьи Кузнецовой не пострадает, она сбережет кучу нервов и сил, а дело благополучно рассмотрит кто-то другой.

– Кто?! – всплескивает руками Елена Четвертая. – Бобриков? Или, может, Латынина?

– Почему бы и нет? Все наши судьи весьма достойные люди, – напоминает Елена I.

– Ага, скажи еще, что наш суд – самый справедливый в мире! – фыркает Елена II. – Только все прекрасно знают, что Бобриков обожает шумиху и ради того, чтобы быть приятным прессе, наизнанку вывернется. А Латынина, наоборот, ненавидит публичность и скандалы, так что ее, бедную, ушлые журналюги в гроб загонят.