чтобы врать. Но выхода не остается. Пожав плечами, я послушно киваю:

– Ты права, все из-за слухов.

– Мэттью…

– Что?

– Это хорошо, что ты заступаешься за эту девочку, ведь ее оскорбляют неоправданно и несправедливо. Я знаю, она важна для тебя, знаю, потому что ты слишком много говоришь о ней, но не переходи грань! Ты же едва на ногах стоишь.

– Знаю.

– Знаешь и все равно дерешься?

– Да.

Долорес ждет продолжения, но мне хочется сбежать. Я должен пойти к Хэрри и лично убедиться, что его нет в комнате, что он не оставил записку, не написал сообщение.

– Это все, что ты можешь мне рассказать? – наконец спрашивает Дол, а я хмурюсь.

– Послушай, я невероятно устал.

– Что с тобой происходит?

– Я просто хочу пройти к себе! – грублю я.

– И потому кричишь на меня? – повышает она тон, а я уже готов взвыть изо всех сил.

– Нет, я не кричу, просто хочу отдохнуть.

– Мэттью…

– У Ари проблемы.

– Хэрри сейчас с ней?

Я неожиданно медленно киваю:

– Да, он с ней, и, я думаю, мы останемся у нее на пару дней.

– Что?

– Ты ведь не против?

Мой излюбленный прием: спрашиваю у Дол позволения, и ей кажется, что она за меня принимает решения. Выходит так, будто я снимаю с себя ответственность, а она чувствует себя старшей в доме, в итоге позволяя мне то, чего я и хотел добиться.

– Мэтт, я не думаю, что это хорошая идея. Зачем уходить из дома? Разве нельзя помогать Ари, ночуя в собственной спальне?

– Ей нужна поддержка.

– И когда это ты стал хорош в поддержке? – Я закатываю глаза, а Дол эмоционально разводит руки в стороны. – Ты со мной не согласен? Очевидно же, что ты не из тех, кто сидит в комнате и крепко держит за руку.

– А может, из тех, – быстро нахожусь я.

– А может, и нет. К тому же в школе возобновляются занятия.

– Что? – переспрашиваю я и замираю. Этого мне только не хватало. – С чего вдруг?

– С того, что вам нужно учиться, северное крыло привели в порядок. – Долорес деловито вздергивает подбородок и глядит на меня строго, пусть совсем и не умеет строго глядеть, однако для нее это останется страшной тайной. – И не выдумывай! Ари – взрослая девочка. Она сама со всем разберется. К тому же у нее есть семья, она не сирота, чтобы ты с ней носился.

– Мы с Хэйданом все равно пойдем к ней, – ровным голосом говорю я и замечаю, как лицо женщины вытягивается от удивления, – мы можем решить этот вопрос по-хорошему. Ты позволяешь мне сделать то, что я считаю нужным, и спокойно уходишь на работу. Или по-плохому: мы ссоримся и не общаемся все те дни, что я проведу дома у Монфор. Решать тебе. – Пожимаю плечами и слежу, как уголки губ Долорес опускаются все ниже.

Я никогда не относился к Долорес как к матери. Я знал, что мой отец полюбил новую женщину, и долго не мог даже смотреть на нее, встречаться с ней взглядом. Потом я принял тот факт, что жизнь идет дальше и мой отец не ответственен за то, что случилось с мамой. Но мои чувства никогда не были теплыми, они были нейтральными. Я ужинал с ними, обсуждал свое будущее и ездил в кино. Но я не видел в Долорес своего родителя, и слова ее редко для меня что-то значили.

Дол берет с комода сумку, вешает на плечо и, направляясь к двери, говорит:

– Вынеси мусор!

Она уходит, дверь хлопает. Становится невероятно тихо, тихо даже в моей груди, будто бы у меня нет сердца, которое издавало бы глухой звук и билось в такт разгоняемой крови. Я поддаюсь эмоциям всего на несколько секунд, во время которых наваливаются сомнения, воспоминания об отражении в Веруме, усталость, мои жалобы и нытье, что все слишком сложно, слишком трудно. Но потом я успокаиваюсь.

Я разжимаю кулаки, выпрямляю спину. Долорес считает, что я груб и замкнут, но я веду себя так лишь потому, что это может спасти жизнь мне и моим близким. Это имеет смысл, пусть даже родные этого смысла не видят.

Поднимаюсь на второй этаж и на ходу смахиваю с лица капли пота. Чужая футболка пахнет какими-то травами в духе Монфор. Я порываюсь снять ее, а потом решаю, что мне нужно разобраться с Хэйданом, а потом уже приводить себя в порядок. Надеюсь, брат сидит в комнате и ждет меня с распростертыми объятиями.

На самом деле я удивлен, что так привязался к этому очкастому парню. У него ведь явно не все дома. Но я волнуюсь, переживаю и веду себя как его мамочка.

Решительно открываю дверь в комнату Хэрри и замираю на пороге, увидев пустую постель. В груди у меня холодеет, сосредоточенно осматриваюсь, изучаю разбросанные на столе вещи, раскрытый портфель под кроватью, брошенный на стуле телефон. Непохоже, что Хэйдан решил сбежать, ведь он не взял с собой ни одной нужной вещи.

Неожиданно я улавливаю в воздухе странный звук – звук тихого и неровного дыхания. Хмурясь, перевожу взгляд на высокий шкаф с деревянной жалюзийной дверью, переношу вес с одной ноги на другую и настороженно прислушиваюсь. Если демоны вдруг решили, что выпрыгивать из шкафов – великолепная идея, позаимствованная почти из всех фильмов ужасов, я умываю руки. Это даже не страшно. Это глупо! Тем не менее здравый смысл советует мне подхватить с пола биту, которую мой отец вручил Хэйдану на случай, если тот вдруг подастся в спорт, но которую Хэрри упорно брал с собой в лес, когда выслеживал ведьм и прочую нечисть. Я сжимаю биту и крадусь к шкафчику, а затем резко дергаю на себя дверцу.

– Хэрри? – Руки безвольно падают, я округляю глаза, когда вижу брата, забившегося в угол темного шкафа. – Что ты… что ты делаешь?

Откидываю биту, приближаюсь к Хэйдану и кладу руки на его трясущиеся плечи. Я давно не чувствовал ничего подобного: стыд и страх одновременно. С одной стороны, мне неприятно видеть брата сломленным и потерянным, совершенно отстраненным, будто бы у него совсем нет сил бороться. Но, с другой стороны, мне становится страшно: а что, если ужас так прочно засел в его мыслях, что он больше никогда не станет прежним?

– Хэрри, какого черта ты сидишь в шкафу? – Брат не поднимает голову, шатается от несуществующих порывов ветра и кусает губы. – Я серьезно, это странно, слышишь?

– Тут лучше, – едва слышно отвечает он, а я замираю.

Он ответил, вымолвил