— Галь, привет!

На Плетнева он взглянул холодно, но подчеркнуто вежливо поздоровался.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, Кирочка, — ответила Галя за обоих, сразу успокоившись и наконец попав ключом в замочную скважину.

— Я тут девчонкам пиццу принес. Тебе ничего не надо? А то могу сбегать… — заботливо предложил он девушке.

Плетнев выжидал, поглядывая на молодежь, и прикидывая, какие между ними могут быть отношения. Судя по всему, чисто дружеские, иначе парнишка, по виду ершистый и заводной, не стал бы так спокойно говорить с девушкой, застукав ее с другим.

Галя подошла близко к Кириллу и скороговоркой попросила:

— Кирочка, солнце мое. Мне ничего не надо. Ты иди…

Кирилл подозрительно покосился на Плетнева.

— У тебя все в порядке?

— Конечно, солнце мое…

— А Нина где? — не отставал Кирилл. — Работает?

Галя помялась.

— Она… уехала Нина. Слушай, Кирочка, ты меня не видел. Договорились? И ничего про меня не знаешь. Лады?

Кирилл пожал плечами.

— Ну хорошо…

— Вот и умница. Иди уже, а то тебя небось заждались.

Кирилл еще раз окинул недоверчивым взглядом Плетнева и пошел дальше по коридору, расставляя ноги, как вокзальный носильщик.

Плетнев вопросительно взглянул на Галю.

— Поклонник… — объяснила она, но Плетнев ей не поверил.

В каюте было немного уютнее, и обстановка напоминала обычный гостиничный номер. Двуспальная кровать, шкаф с зеркальной дверцей. Возле кровати тумбочка со стопкой глянцевых журналов. Сломанный ночник с покосившимся абажуром.

Галя прежде всего метнулась к окну и плотно задернула шторы. Потом нашарила под стулом туфли и, сев на кровать, которая протяжно заскрипела под ней, обулась.

— Где-то здесь было шампанское… — вспомнила она и подошла к тумбочке. — Где-то, где-то, где-то… — напевала она, открывая дверцу, шаря там рукой, что-то передвигая в глубине и звеня стеклом.

Плетнев тем временем стоял посреди каюты и завороженно смотрел на большую цветную фотографию, приклеенную тоненькими полосками скотча по четырем углам — морской пейзаж. Ультрамариновые бурные волны накатывались на узенькую полоску песчаного пляжа цвета охры. И чьи-то большие босые ступни позировали фотографу. Кому они принадлежали — это и старался понять Плетнев.

— Ноги чьи? — наконец спросил он, не отрывая взгляда от скудного пейзажа, обогащенного дикими красками буйнопомешанного художника.

— Мои! — гордо ответила Галя.

— Здоровые… — не поверил Плетнев.

— Так ведь крупный план, — объяснила Галя. — У меня был один… друг, близкий, любил снимать ноги. Всегда в одном ракурсе. У него целая коллекция таких фотографий. Даже выставлялся в Доме моряка. Я ему там благодарность написала, в специальную тетрадь. За высоко…художественное воспро…изведение человеческого тела, — с трудом выговорила она длинные слова.

— Да тела тут как раз маловато, — не удержался от критики Плетнев.

— А разве ноги — не часть тела? — заспорила Галя и, воровато оглянувшись на него, приподняла на тумбочке большую тропическую раковину и быстро вытащила из-под нее маленькую видеокассету. Рука ее скользнула в карман джинсов.

— Слава богу! Все в порядке. Все будет шелк и шоколад, девочка. Все будет шелк и шоколад… — прошептала она себе, одновременно доставая из тумбочки бутылку водки.

— Что ты там шепчешь? — спросил Плетнев и подошел поближе к фотографии.

— А шампанского, оказывается, уже и нет… — громко объявила она. — Но зато есть водка.

Плетнев наконец оторвал взгляд от поразившего его высокохудожественного произведения мастера фотографии и обернулся к ней.

— Галя, а номер вообще-то твой?

— Конечно, мой, — нервно хихикнула она. — Фотография моя — значит, и номер мой.

— А чего ж мы тогда в него залезали, как воры? Я человек дотошный, потому и спрашиваю. У меня аналитический ум, понятно? До всего хочу докопаться. У меня профессия такая.

— А какая? — Теперь уже Галя смотрела на него с интересом.

— Эта… тьфу ты… исследователь я.

— А-а, — не удивилась Галя. — У меня был один знакомый исследователь. Всякую живность в океанах исследовал. Спускался на глубину в таком стеклянном домике, забыла, как называется…

— Батискаф. А он, наверное, океанолог?

— Точно. А ты умный! — похвалила его Галя. — Не зря исследователь. Я эти слова все время забываю. Батискаф со скафандром путаю.

Плетнев загордился собой, но вспомнил, что Галя так и не ответила на его вопрос.

— Я про канат спрашивал, — напомнил он ей. — Зачем мы по канату взбирались?

— Так романтичнее. Я ж тебе обещала приключения… Слушай, — перебила она себя, — а давай мы с тобой сейчас уедем.

— Куда еще? Только что сюда прибыли и уже уезжать…

— Да хоть в Геленджик. Тут всего пятьдесят километров. Поймаем такси, проветримся… Вместе, а? Просто тут… Ну нельзя мне, одним словом, здесь оставаться. Этот козел припрется, испортит все… Мы с ним давно расстались, я тебе уже говорила, а он все продолжает за мной бегать. Пристал, как рыба-прилипала. Ненавижу таких! — с чувством воскликнула она. — Давай уедем!

Плетнев подошел к ней вплотную и положил руки ей на плечи.

— Ты знаешь… Это все, конечно, весело и интересно. Эта игра в скаутов. Лазанье по канату, всякие прятки под окнами… Но все-таки слишком странно. И по-моему, ты чего-то боишься. Может, расскажешь?

Галя улыбнулась через силу, Плетневу даже стало ее жалко.

— Это ты, по-моему, чего-то боишься, — сердито ответила она.

— Но губы дрожат у тебя, дитя мое…

— Ну так останови их… — Галя рывком припала к Плетневу и поцеловала его. — Ты мне нравишься. Ты такой сильный, смелый, шальной. Как я. Потащился за мной на корабль. По этому канату. Даже не спрашиваешь зачем.

— Нет, ты ошибаешься. Я вовсе не такой шальной. На самом деле, я пьяный и грустный. А тебе, по-моему, что-то от меня надо…

Но Галя не слушала его. Она опять припала к его губам, а когда оторвалась, бессвязно зашептала:

— Ты мне правда нравишься. Все будет шелк и шоколад, парень.

— Странные вещи ты говоришь, девочка… — Плетнев прижал ее к своей груди. Почему-то теперь ее поцелуи не возбуждали его. Что-то у нее совсем плохо, ей действительно нужна его помощь, подумал он. Но ведь не станешь насильно предлагать свою помощь, навязываться…

Галя затихла в его руках и опять принялась целовать его так умело, такими жгучими поцелуями… А что она вытворяла языком! Нет, никогда еще Плетневу не доставались такие профессиональные поцелуи. И главное, все мысли о том, что девушка нуждается в его помощи, вылетели у него из головы, и он все сильнее чувствовал острое желание рухнуть с ней на эту допотопную кровать и отдаться страсти на всю катушку. Он стал медленно оттеснять ее к кровати и только удивлялся, почему Галя медлит, слегка упираясь. Ведь после таких поцелуев все прочее должно последовать немедленно! Разве не затем она его так целовала? И не затем привезла в свое гнездышко? Какие игры в ухаживания, когда они преодолели все препятствия и сейчас им никто не мешает? Ведь она сама, можно сказать, закадрила его, соблазняет своими поцелуями, но что-то ее останавливает. Нет, он больше так не может…