системе, так называемой «мягкой посадки». Точно в определенное время произошел отстрел крышки люка парашютов. Динамический рывок — и наступило привычное состояние земного тяготения. Корабль, поддерживаемый большими парашютами, шел к Земле. Включились двигатели системы «мягкой посадки», и «Восход» почти с нулевой скоростью коснулся высохшего жнивья.

Все повторилось в седьмой раз: всенародная встреча, Красная площадь и Золотые Звезды Героев Советского Союза трем новым летчикам-космонавтам. Все трое обнимали Гагарина.

А в канун праздника 47-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции на одной из площадей Москвы собрались первооткрыватели космоса. Состоялась церемония открытия стометрового серебристого обелиска, взметнувшего в небо ракету, и памятника основоположнику космонавтики К. Э. Циолковскому. Бронзовые горельефы вокруг основания обелиска повествовали о великих научных открытиях Советского Союза, обеспечивших запуск первого в мире искусственного спутника Земли, а затем полет первого человека в космос.

В эти торжественные минуты на трибуне, где находились руководители партии и правительства, Гагарин стоял рядом с Комаровым.

В конце апреля 1967 года Гагарин провожал Комарова на испытания космического корабля «Союз-1». Прежде чем спуститься в бетонный бункер к пультам управления, он поднялся вместе с Комаровым на верхнюю площадку ферм обслуживания, обступивших ракету, к люку космического корабля. Это было ночью. И там, наверху, в свете прожекторов они по-братски расцеловались и крепко пожали друг другу руки. Это было последнее рукопожатие Владимира Комарова.

Корабль умчался далеко, а Гагарин никак не мог отойти от репродуктора, вслушиваясь в спокойный голос Комарова. Припомнились картины, нарисованные Комаровым, и среди них ландшафт величественного антарктического сияния, образно названного Владимиром золотой короной планеты.

Все время испытательного полета «Союза-1» Юрий Гагарин провел на командном пункте космодрома и при сеансах связи с кораблем слушал доклады космонавта. Каждая фраза его была проникнута аналитической мыслью опытного летчика, инженера, испытателя космической техники. Коротко, предельно четко отвечал Комаров на вопросы Земли.

Виток за витком опоясывал «Союз-1» планету, и с его борта к специалистам поступали все новые данные, необходимые для дальнейших работ в звездном океане. Гагарин был доволен обстоятельностью, с какой Комаров анализировал каждый этап полета. Когда программа испытаний завершилась, с командного пункта последовал приказ совершить посадку.

На девятнадцатом витке, за тысячи километров от района приземления, где-то над Африкой, были сделаны необходимые приготовления к заключительному этапу; ориентировка корабля и включения тормозной двигательной установки. Гагарин немного волновался. Из своего опыта он знал, что приземление таит в себе значительно больше опасностей, чем взлет.

— Все идет отлично, — слышал он голос Комарова, и на душе становилось спокойно.

Но вот связь оборвалась. Гагарин знал, корабль вошел в плотные слои атмосферы и гасит первую космическую скорость. К расчетной точке приземления корабля на вертолетах и самолетах поспешила группа встречи. И вдруг острая, словно молния, разящая весть — с Володей случилось несчастье! Пока еще никто не знал — жив ли космонавт, что произошло с кораблем? Несмотря на все самообладание, Гагарин побледнел…

Комаров мужественно выдержал все испытания в бескрайнем звездном океане и по нелепой случайности, связанной с плохо сработавшей парашютной системой корабля, потерпел бедствие у самой земли.

Горькие наступили дни. Владимира Михайловича Комарова хоронила вся Москва. Делегации многих заводов и коллективов трудящихся принесли к урне венки. Члены Политбюро ЦК КПСС несли урну к Кремлевской стене.

Гагарин шел, опустив голову, прикрыв ладонью заплаканное лицо. Гибель Комарова стала тяжелой потерей. Возвращаясь от Кремлевской стены домой, Гагарин не мог забыть, как к урне с прахом Володи подошла старая женщина, вдова прославленного летчика В. П. Чкалова Ольга Эразмовна. Она положила к постаменту красные гвоздики и заново пережила свою трагедию: три десятка лет назад так же вся Москва хоронила ее мужа, погибшего при испытании нового самолета.

И Гагарин сказал тогда:

— Космонавтика слишком молодая наука и, отправляясь в звездный океан, пока нельзя застраховать себя от непредвиденных случайностей…

Космонавты, взлетая на орбиту, рисковали жизнью. Больше всех рисковал первый — Юрий Гагарин. Ведь до его полета никто не мог утверждать, что человек сможет жить и работать в корабле, бороздящем космос. Гагарин первым доказал, что это возможно, открыл человечеству дорогу в просторы Вселенной. Никто не мог сказать — сможет ли человек жить и работать за пределами корабля: в открытом космосе. На этот узловой вопрос космоплавания должны были ответить Павел Беляев и Алексей Леонов.

Гагарин любил обоих космонавтов, вместе с ними начинал работу в первой группе исследователей космоса, близко сдружился с ними. Ему нравился Павел Беляев. В группу космонавтов, как и Комаров, он пришел после окончания авиационной академии.

Комэск, авиатор, прослуживший на Тихоокеанском флоте более десяти лет, офицер, с отличием закончивший Военно-Воздушную академию, Беляев, как старший брат, был любим молодежью. Часто Гагарин, да и другие товарищи делились с ним мечтами, сомнениями, радостями и тревогами. В этом собранном офицере, коммунисте они видели доброго, отзывчивого и принципиального человека. И тут случилось несчастье: в ветреную погоду на тренировочных парашютных прыжках при приземлении Павел сломал ногу. Перелом оказался двусторонний. Инструктор — чемпион мира по парашютным прыжкам Николай Константинович Никитин схватился за голову: из немногочисленной группы космонавтов выбывал один из самых надежных, и, пожалуй, выбывал навсегда.

В госпиталь к больному приехали товарищи во главе с Гагариным. Привезли фрукты, свежие журналы и последние «космические» новости. Леонов захватил с собой новое издание «Повести о настоящем человеке». Он знал — такая книга может действовать благотворно, как хорошее лекарство. А когда космонавты уходили, врач сокрушенно покачал седой головой и сказал Гагарину:

— Пожалуй, навсегда, отлетался ваш Павел Иванович… Не видать ему больше истребителей…

— А Маресьев… А Сорокин? А полковник Грисенко? — зашумели ребята, называя имена летчиков-истребителей, которым ни тяжелейшие ранения ног, ни перенесенные операции, ни протезы не помешали возвратиться в боевой строй.

— Так ведь это было в дни войны, — возразил медик.

— Ну а мы сейчас тоже как на фронте, — загадочно улыбаясь, заметил один из космонавтов.

Доктор не знал, что за летчики приехали навестить потерпевшего друга, не знал и того, что его пациент принадлежит к людям, для настойчивого характера которых не существует преград.

Хирурги настаивали — нужна операция: она спасет ногу, но летать уже не придется.

— А есть ли другие пути? — допытывался Гагарин.

— Есть. Но это рискованно и нельзя поручиться за успех…

— Тогда пойдем на риск, — решительно заявил Беляев.

— Попробуем, — согласился врач. — Попытка — не пытка…

Но это была самая настоящая пытка. Сломанные кости срастались под нагрузкой. Так, помнилось Павлу, давным-давно отец его Иван Парменович — деревенский фельдшер лечил односельчан. Сначала поврежденная нога испытывала нагрузку тела, а затем и все возрастающий вес гимнастических гантелей. Процесс