Вся рука выше локтя представляла собой сплошной синяк, а на предплечье виднелось нечто вроде красного пятна от ушиба. Но это были пустяки по сравнению с кровоподтеком на бедре — сине-черным, отечным и спускавшимся до самого колена.

— Франческа!..

Мартин не сомневался — ей не хотелось, чтобы он видел. Она тщетно пыталась прикрыться руками.

— Что, черт возьми, с тобой случилось? — Это никогда не пришло бы ему в голову, ведь он всегда жил в другом мире, но стыд и страдание в ее взгляде напомнили ему о ссоре, о которой она говорила. — Не хочешь ли ты сказать, что Рассел…

Франческа кивнула.

— Не в первый раз. Но такого… такого еще не было.

Мартин ласково обнял ее, прижал к себе покрытое синяками тело.

— Ты должна переехать ко мне, — прошептал он. — Должна оставить его и никогда туда не возвращаться.

Однако на следующий день она не позволила ему забрать ее вещи из дома на Фортис-Грин-лейн. К концу уик-энда Франческа должна вернуться к себе — раньше Рассела и Линдси. Мартин не настаивал. Меньше всего ему хотелось портить три чудесных дня, которые они провели вместе. В субботу вечером они отправились по магазинам в Хэмпстед. До этого Мартин никогда не ходил в магазины одежды вместе с женщиной. Ему было скучно и одновременно тревожно. Франческа неумеренно восхищалась пиджаком и платьем из серой замши, парой зауженных кожаных брюк кремового цвета и еще одним платьем, которое казалось Мартину совершенно непрактичным, потому что было сшито из прозрачного плиссированного бежевого шифона. Франческа не замечала цен, он это знал — в таких вещах она была наивной, как ребенок в магазине игрушек. Ему пришло в голову, что нужно купить ей пиджак и платье, но затем он увидел, что эти вещи стоят триста фунтов, а на текущем счете у него столько не было. Кроме того, что скажет — и что сделает — Рассел, когда увидит, что Франческа принесет домой нечто подобное? В конечном счете, поскольку она выглядела такой задумчивой, Мартин попросил разрешения купить ей маленький джемпер с короткими рукавами, последнюю вещь, которая вызвала ее восхищение. Он подумал, что пятнадцать фунтов — смешные деньги, хотя это не имеет значения, если джемпер сделает ее счастливой.

Они пошли в театр, затем поужинали в «Иниго Джонс». Утром, примерно в половине одиннадцатого, неожиданно пришел Норман Тремлетт. Франческа только что встала и вышла из ванной в пеньюаре. Было совершенно очевидно, что под ним ничего нет. С немалой гордостью Мартин наблюдал, как глаза его приятеля взволнованно забегали, как у собаки, следящей за полетом мухи. Норман остался на кофе. Франческа не дала себе труда одеться. Она была абсолютно невинна в отношении того, какие чувства вызывает, и бесхитростно рассуждала о пьесе, которую они видели, словно Норман был ее братом или на ней надет твидовый костюм и ботинки.

— Ты меня удивил, — с восхищением прошептал Норман, когда Мартин провожал его к двери. — Никогда бы не подумал… И часто ты этим занимаешься?

В глубине души Мартину очень нравилось, что его считают Казановой. Но позволять это было бы неправильно, это отразилось бы на Франческе… на ее добродетели, если в современном мире это слово еще что-то значит.

— Мы собираемся пожениться.

— Пожениться? Ты не шутишь? Это просто великолепно. — Норман замер на пороге. — На венчании, — сказал он, — я полагаю… я полагаю, шафером у тебя будет Эдриан?

Мартин рассмеялся.

— У нас будет не такая свадьба.

— Понятно. Хорошо. Отлично. Только если тебе потребуется кто-то… ну, кто-то близкий, ты понимаешь… ну, ты знаешь, куда идти.

На Новый год Франческа надела джемпер, который ей купил Мартин. Короткий рукав открывал синяки на предплечье, и Франческа завернулась в одну из своих шалей. В четыре часа она сказала, что ей пора уходить. Соберет вещи и возьмет такси на Хайгейт-Хай-стрит. Рассел и Линдси приедут не позже шести.

— Я отвезу тебя домой, Франческа.

— Милый Мартин, в этом нет никакой необходимости, правда. Опять шел снег, а вечером подморозит, и будет скользко. Ты побьешь свою красивую машину.

— Такси точно так же может занести на льду. В любом случае я настаиваю, чтобы отвезти тебя. Рассела не будет дома, и он не увидит, как мы приедем, — если это тебя волнует. Я отвезу тебя домой, а если ты попытаешься меня остановить, я силой запихну тебя в машину. Понятно?

— Да, Мартин, конечно. Я больше не буду спорить. Ты так мил и добр ко мне, а я ужасная, неблагодарная девчонка…

— Вовсе нет, — возразил он. — Ты ангел, и я тебя люблю.

Мартин никогда особенно не задумывался о доме, в котором живет Франческа, но теперь, когда он должен был его увидеть, его разбирало любопытство. Вероятно, он когда-то проезжал по Фортис-Грин-лейн, но вспомнить эту улицу не мог. Где-то в районе Финчли, на границе Масуэлл-Хилл. Пока Франческа собирала чемодан, Мартин заглянул в атлас Лондона. Описания района он там не нашел — то ли это район стандартных домиков, то ли богатый пригород, то ли муниципальное жилье. Франческа вышла из комнаты, и он помог ей надеть полосатую красно-синюю куртку с капюшоном.

— Если бы я знала, что будет так холодно, — сказала она, — то захватила бы с собой шубку. — На ее лице появилась уже знакомая серьезная и одновременно детская улыбка. — У меня есть старая бабушкина шубка.

— Когда мы поженимся, я куплю тебе норку. Это будет мой свадебный подарок.

Мартин поехал по Норт-Хилл, затем свернул на Финчли-Хай-роуд. Фортис-Грин-лейн шла от Фортис-Грин-роуд в направлении Колни-Хатч-лейн. Франческа не указывала дорогу в отличие от многих других женщин. У Мартина создавалось впечатление, что когда она была с ним, то предоставляла ему принимать решения и руководить ею. Но это не пассивность, а благородная уступчивость. С Фортис-Грин-роуд он повернул налево, и они оказались на улице, где жила Франческа.

Начинало темнеть, и остатки дневного света были прозрачными и синими, а на Фортис-Грин-лейн зажглись уличные фонари горчичного цвета, спектр излучения которых составлял полную противоположность спектру небесной синевы. Улица была длинной, извилистой и широкой, непропорционально широкой для маленьких приземистых домов, из которых состояла. Иногда попадались кирпичные, в три этажа, викторианские особняки, но доминировали все же низкие маленькие домики. Они стояли группами по четыре штуки, одни облицованные коричневой штукатуркой, другие очень бледным, каким-то анемичным, кирпичом, с маленькими окнами с металлическими рамами и плоскими крашеными крышами. На траве в палисадниках лежал снег. Это были неплохие дома, совсем не трущобы, но Мартин подумал, что сделал бы все возможное, лишь бы не жить в таком месте. В глубине души он всегда презирал людей, которые на это согласились. Неужели Рассел Браун, тридцатипятилетний мужчина, явно не бездельник, преподаватель и писатель, не мог найти для своей жены что-то получше? Бедная Франческа…

Номер 54 был крайним из четырех домов, примыкавших друг к другу, и имел боковой вход. Он стоял на углу боковой дороги с унылым названием Хилл-авеню, вдоль которой тянулись, теряясь в сумерках, такие же дома. Крыши у них были такими низкими, что над ними виднелись ветки деревьев парка — должно быть, это Колдфолл-Вуд, решил Мартин. Он вышел из машины и помог Франческе. Ее муж и ребенок еще не вернулись. С чемоданом в руке Мартин откинул щеколду маленькой белой калитки из кованого железа.