— Хорошо, я вас услышал. Но я позвал вас сегодня не за этим. Сейчас у вас будет короткое свидание.

Я была уверена, что ко мне опять приехала Люська. Она приезжала несколько раз, постоянно плакала и говорила, что даже ее влиятельный муж не может ничего сделать, чтобы меня отсюда вытащить. Я была уверена, что и на сей раз ко мне приехала она. Но когда дверь открылась, я увидела Леонида.

— Ты? Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

— Наташа, не говори ерунды. Мне с тобой разрешили увидеться, и я не собираюсь от этого отказываться.

— Я не буду мешать, — врач посмотрел на часы, — у вас ровно час. Я закрою дверь, а ровно через час открою.

Когда за ним закрылась дверь, я поправила сальные волосы, одернула фланелевый халат.

— Зачем ты приехал?

— Соскучился. Не могу без тебя.

Я подняла голову, встретилась с Леонидом взглядом и подумала, что приворот бабки Антонины еще никто не отменял. Работает как часы.

— Я плохо выгляжу. Толстая и немытая.

— Ты самая красивая.

Леонид поставил большую сумку на стол и стал выкладывать продукты.

— Давай ешь. Тут и устрицы, и черная икра, и крабы, и горячее из лучшего ресторана.

Я принялась за деликатесы и запивала их гранатовым соком.

— Вкусно?

— Да. Но боюсь, будет желудок болеть. Я отвыкла от такой еды. Потом буду жалеть.

— Все равно поешь. Соскучилась, наверное? Как тебе здесь? Психи не обижают?

— Буйные в отдельной палате. Я уже сама стала психом от лекарств. Не пить их невозможно. Проверяют. Заставляют рот открывать.

— Бедная моя девочка. Если бы ты знала, как тяжело я переживал то, что с тобой произошло. Ты не ешь много устриц, а то будет белковое отравление. Это страшное дело. — Он отобрал у меня устрицу.

— Они такие вкусные.

— Согласен. Я сам лично их для тебя выбирал. Мне больше по душе французские устрицы. Их разводят на северном берегу в Бретани, Олероне. В Олероне лучше: там протекает уникальная речка Сеттер, в которой морская вода смешивается с пресной, а она не такая соленая, как в той же Бретани. И вкус устриц, выросших в такой воде, тоньше. Именно такие я тебе и отыскал. Я искал самые свежие. Это очень просто определяется. Во-первых, устрица должна быть закрыта. Во-вторых, когда берешь ее в руку, она должна быть тяжеленькая, ведь внутри сохраняется морская вода. Третье: когда открываешь устрицу, она должна быть мясистая, а не высушенная, худенькая. Жидкость должна быть обязательно, хотя мы все равно ее сливаем. Потом устрица даст вторую воду, она вкуснее первой.

— Думаешь, для меня это сейчас важно? — спросила я, бросив на Леонида печальный взгляд.

— Действительно. Какую-то чушь несу.

Леонид посадил меня к себе на колени и снял резинку с моих волос.

— Вас вообще здесь моют? — Видимо, он заметил, насколько мои волосы сальные и жирные.

— Моют, но не так часто. Психи в очереди с железными тазиками по четыре часа стоят. Знаешь, я когда это вижу, хочется взять какой-нибудь таз и треснуть по башке санитара…

— Не нужно… Я грязная…

— Ты самая чистая.

— Может прийти главный врач.

— Еще рано. Он дал нам час. Я хорошо ему заплатил.

— Я толстая…

— Ты самая красивая…

— Сейчас я самая страшная…

— Ты самая чудесная женщина, которую я когда-либо видел…

Леонид наклонился ко мне, чтобы поцеловать. Я хотела его оттолкнуть, но не смогла. Он был слишком настойчив. Мне было ужасно стыдно от запаха своего тела, оттого, что на мне белье, которое носят бабушки-пенсионерки. Лобок, заросший волосами… Волосы под мышками и на ногах… Даже не верилось, что когда-то эпиляция была для меня первым делом. А теперь я даже забыла, как она делается.

Но мне казалось, для Леонида все эти нюансы не имели значения. Он по-прежнему шептал, что я самая прекрасная, и властно положил меня на стол. Я думала о том, что красота — понятие субъективное, и стала вяло отвечать на его поцелуи. Я была обессиленная. Сумасшедшие таблетки забрали все мои силы. Когда он вошел в меня, мне показалось, что внутрь проникла свежесть, ведь эта свежесть была из реального мира, который был мне недоступен.

Он словно растягивал меня в разные стороны, оставляя пальцами следы на теле.

— Я люблю тебя… — шептал мне Леонид на ухо и слегка его прикусывал. — Даже несмотря на то, что ты убийца. Только не рассказывай про покойных мужей, статуэтки и шторы. Ты моя любимая «черная вдова». От такой, как ты, нужно держаться подальше. Но я обожаю тебя…

Когда все закончилось, Леонид снова стал угощать меня.

— Вытащи меня отсюда. Умоляю…

— Я только об этом и думаю.

— Почему так долго?

— Девочка моя, быстро хорошо не бывает. Если тебя признают здоровой, то посадят за решетку, но от этого лучше не станет. Два убийства. Как бы ты ни хотела, придется мотать срок.

— Тело Абель не нашли?

— Она жива.

— Странно…

— Ты помнишь, как ее убивала?

— Я помню, как запихивала ее мертвую под кровать.

— Так вот, она жива и здорова.

— Тогда ничего не пойму. Мне с некоторых пор вообще ничего непонятно. Помоги мне отсюда сбежать.

— А других вариантов нет. Только побег. Новый паспорт и новая жизнь. Нам придется уехать подальше от этих мест. Конечно, можно еще признать тебя умершей, но с этим столько мороки…

Я встала перед Леонидом на колени.

— Ленечка, миленький, родненький, ты действительно поможешь мне бежать и вернуться в реальный мир? Если ты это сделаешь, я уеду с тобой куда хочешь. Буду сидеть тише воды, ниже травы и жить только для тебя. Пожалуйста, не бросай меня здесь. Ты не представляешь, как здесь страшно. Я ведь уже овощ.

— Успокойся. Я тебя не бросал и бросать не собираюсь. Придумаю, что-нибудь, обещаю.

— Только ты долго не думай, а то будет поздно, — принялась я гнуть свое. — А то ведь я потом не смогу собрать остатки разума, которые сейчас теряю. Пока у меня еще хоть немного мозг есть, меня можно отсюда забрать. Потом это будет бессмысленно.

— Наташа, что ты творишь? Встань с колен. — Он силой поднял меня и посадил на стул. — Патрика давно похоронили. Все в трансе. Столько времени прошло, а у него на могиле всегда живые цветы. Люди его любили.

— Мне очень жаль, что так произошло.

Я дернула Леонида за руку и всхлипнула, как ребенок, сама удивляясь, что у меня еще остались человеческие эмоции.