Похожим внешне на бои 27-го стрелкового корпуса, но более вялым было столкновение правого крыла 5-й армии, дивизий 15-го стрелкового корпуса с 63 и 56-й пехотными дивизиями XVII армейского корпуса немцев. Части 45-й стрелковой дивизии генерал-майора Г. И. Шерстюка завязали встречные бои с противником в 8—10 км от границы. Вспоминает рядовой 178-го артиллерийского полка этой дивизии Казаков А.: «Западноукраинский городишко Любомль, расположенный в тринадцати километрах от госграницы по реке Буг, являлся опорным пунктом 45-й стрелковой дивизии, штаб которой стоял в городе Ковель… К югу от города простиралась обширная высота с топографической вышкой… На этой высоте и разместился наш 178-й артиллерийский полк. На вооружении полка состояли 76-миллиметровые пушки дивизионного подчинения на конной тяге. Казармы, конюшни, столовая, склады, штаб полка и другие помещения были построены к осени 1940 г… В начале 1940 г. полк размещался в селе Дольск в сараях и неприспособленных помещениях. Полк был практически небоеспособен из-за слабой подготовки, сильных морозов и большого количества новобранцев из Азербайджана и Грузии, не знавших русского языка. Кому там наверху могло прийти в голову размещать такой полк у границы в первом эшелоне?

Местное население, только что ставшее гражданами Советской Украины, еще сохраняло уклад и настроения как в польском государстве и относилось неодобрительно к пришедшим Советам, боялись колхозов и НКВД. Один из украинцев, посмотрев на неумелых красноармейцев в буденовках, сказал откровенно: „Придут немцы, вас раздолбают, ничего от вас не останется“.

Последовала реорганизация с переводом под Любомль, личный состав полка сформировали из призывников осени 1939 г., среди которых было много студентов, снятых с первого курса, и лиц, имевших ранее отсрочки от призыва. Народ грамотный, большинство со средним образованием…

Около четырех часов утра 22 июня залпы тяжелых немецких орудий обрушились на расположение полка. Мы посчитали этот налет провокацией на участке нашей дивизии.

Первый удар немцев пришелся на казармы. Рушились балки, проламывались крыши, оседали стены, в грохоте разрывов поднималась пыль, несущая с собой смертельные осколки. Фонтаны разрывов достигали конюшен и артпарка, где стояли орудия и зарядные ящики. Налетом на штабные палатки в первые же минуты был ранен командир дивизиона, безжизненно висела раздробленная рука.

Командование на себя взял начальник штаба дивизиона лейтенант Волчанский. Всеобщая суматоха сменилась осмысленными действиями. Каждый стремился занять свое место по боевому расписанию. С трудом вывели из конюшен шарахающихся и неслушающихся лошадей. Коренной ездовый нашего орудия Сизов бесстрашно вывел своего Инквизитора и направил к стоянке передков. За ним по-стадному побежали другие кони. Накрывавшими разрывами ранило несколько лошадей, но они продолжали свой бег. Привычными движениями, сдерживая коней, ездовые быстро составили упряжки, а мы, орудийные расчеты, выкатили из артпарка орудия навстречу упряжкам. Оставляя расстреливаемую снарядами высоту, батарея галопом устремилась в район запасных позиций.

Немцы не знали о их существовании. Мы постепенно собрались, подсчитали потери, оказавшиеся в общем небольшими: несколько легко раненных бойцов и потеря двух лошадей. Помкомвзвода Кошелев поехал навстречу командиру батареи Лысяку, оставшемуся в полевом штабе ожидать приказаний. Через некоторое время примчалась забытая всеми полевая кухня. В котле аппетитно пахла горячая вермишель, и бойцы впервые за время службы наелись до отвала.

В небе появилась „рама“. Упряжки замаскировались под навесом ближайших сараев. Движение в расположении позиций прекратилось. Кажется, мы обманули „раму“, так как обстрела позиции не последовало, или ее интересовала более важная цель.

Немцы продолжали обстреливать высоту, перенося огонь на расположенные рядом с нашими казармы пехотного полка, который, вероятно, мы должны были поддерживать в бою. Полк был сформирован из призывников весеннего призыва 1941 г., прослуживших в армии не более двух месяцев. Нам было жаль этих совершенно неподготовленных мальчиков, брошенных в пекло приграничных боев, и мы опять поражались недальновидности или злому умыслу начальников из штаба округа.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Начинался жаркий день в прямом и переносном смысле.

Поступил приказ: батарее занять огневые позиции к западу от Любомля, за железной дорогой. Батарея рысью преодолела около двух километров по полевым дорогам и выскочила на назначенное место. Круто развернувшись на огневой позиции, упряжки оставили орудия и отъехали в укрытие, которым служила ближайшая роща.

Раненых бойцов грузят на телегу для транспортировки в тыл.

Закипела земляная работа. Лопата — это такой же боевой инструмент, как и винтовка. Я снял притороченную к станине лопату и быстро выкопал узкий ровик рядом с левым колесом пушки, моим местом наводчика. Земля оказалась податливой.

За войну мы перекопали тонны земли. Солдатское правило: как только упал на землю при перебежке, сразу же копай, чтобы скрыть голову, зад не жалко, затем копай глубже и глубже, вот ты уже спрятан весь, готовься к стрельбе. Недаром говорят, что сколько живет прошедший войну солдат, столько живет в нем старый окоп.

Окопали брустверы орудий, выровняли и углубили аппарель. Под сошники подложили для упора большие горбыли, прихваченные у сараев по дороге. Бойцы боепитания на повозках подвозили снаряды и складывали их позади орудий как огневой запас.

Связисты потянули связь на наблюдательный пункт (НП) по придорожной канаве. Идущая рысью повозка раскручивала катушку с проводом. От НП до батареи около восьми километров. Стрелять придется на предельной дистанции.

На всю эту работу ушло около двух спокойных, без обстрела, часов. Батарея готова к бою.

(Наш дивизион в целом, несмотря на тормозящую роль вышестоящих штабов, был готов к отражению атаки. Рассказывали потом, что были случаи, когда от огневых налетов немцев уже лежали убитые и раненые, а командир по телефону спрашивал штаб — открывать ему огонь или не открывать. Такой был страх провокации и боязнь принимать собственное решение.)

Перед концом работы послышался гул самолетов, летевших с востока. Шли два звена штурмовиков. На батарее восторг — наши летят. Самолеты шли бреющим полетом, и каково же было наше удивление, когда мы увидели на их крыльях германские черные кресты. „Мессершмитты“ возвращались на аэродром.

Тем временем посланные за овсом на фуражный склад ездовые из хозвзвода вернулись ни с чем и сказали, что часовой их не подпустил и требовал разводящего. Тут Кошелев вспомнил, что, будучи начальником караула в ночь на 22-е, не снял с поста рядового Госса, стоявшего часовым у фуражного склада. Кошелев забеспокоился. На посту немец, хотя и наш, может переметнуться или попасть в плен к проникшим немецким разведчикам. Приехав к складу, Кошелев увидел, что беспокоился зря. Госс простоял на своем посту восемь часов и на вопрос о самочувствии ответил, что проголодался.