– Да как я открою? Ключ у Семеныча. Я возьму его и вернусь, – громко сказал Николай.

Нечего было и думать о том, чтобы взломать оббитую железом дверь с врезанным замком. Не сумев сказать больше ничего ободряющего, биолог побежал за остальными. Услышав, что он уходит, пленник начал кидаться на дверь, как безумный. И когда Николай уже скрылся за поворотом «трубы», тот все еще бился об нее, как раненый зверь.

***

К 2:00 в Клубе собрались почти все – заспанные и напуганные.

По предложению Малютина окна первого этажа забаррикадировали мебелью. Вернее, баррикадировать, двигая тяжелые шкафы по полу, пришлось ему одному – с минимальной помощью от других.

Кто-то посмеивался над ним, кто-то просто пожимал плечами.

Собственно, клубом – в том смысле, какой их поколение привыкло в это слово вкладывать, – здание не было. Снаружи оно, обшитое каким-то особым материалом, который не опознал даже опытный отделочник, выглядело вполне современно, внутри же это был типичный сельский дом культуры: столовая, актовый зал на первом этаже и несколько тесных кабинетов, обставленных староватой, но прочной мебелью, на втором.

Ни в одном другом здании собрать всех жителей было невозможно. Разве что на Ферме, но там не было даже лавок – не на голой земле же людей размещать.

В актовом зале они все и собрались. Это было похоже на профсоюзное собрание или встречу тех, кому за сорок. Нарушала картину только кучка детишек, которым отвели отдельный уголок зала под присмотром Льва Тимуровича и нескольких мамочек.

Семеныч, сидевший в кресле на сцене, пересчитал еще раз всех по головам. Оказалось, что шестерых не хватает. Вернее, троих, если не считать Лёхи, Бориса и запертого Тимофеева.

Отсутствовали Вася, Надя – женщина, работавшая на Ферме, – и мужчина, оглохший после воспаления слухового нерва.

Слабослышащего скоро нашли и привели. Он жил неподалеку от Клуба и просто не услышал сигнала тревоги. А женщина будто в воду канула. Как и Василий.

– Нам, как в сказке, надо ночь продержаться, – объявил Семеныч, раскуривая очередную сигарету. – Тут мы в полной безопасности. Утром, как рассветет, все мужчины возьмут инструменты… и оружие. Мне тут все уши один умник прожужжал про тварей из темноты… – Он покосился на биолога. – Так уж и быть. Прочешем весь поселок. И найдем посторонних – если они есть. Хотя я в них не верю. Пока все происходящее вполне объяснимо и без тварей.

Никто из зала не возразил. Все молчали. В такую минуту каждому хотелось сбиться, как овцы, в кучу. Даже деда Никитича положили здесь же, на раскладной кушетке.

Малютин сидел отдельно от других, развалившись сразу на три сиденья. Когда он попытался заикнуться про Тимофеева, староста отмахнулся от него, как от надоедливой мухи:

– Ничего с ним не сделается. Целее будет. Там дверь крепкая и окно заделано.

«Окна! – От этой внезапной мысли биолог подскочил, как подброшенный катапультой. – Кто-то должен следить за окнами второго этажа. Ну почему они такие бараны?»

– Так-то лучше. – Староста отложил отвертку и перестал ковыряться в приборе, который стоял перед ним. – Пока Вася не нашелся, ремонтом занимаюсь я сам. Глаза боятся, а руки делают. Уже починил громкую связь.

Он нажал на кнопку, включая переговорное устройство внутренней радиосети. Шнур тянулся к стоящему чуть поодаль генератору, который урчал, как огромный кот.

– Внимание! – произнес он в микрофон непонятно кому. – Проверка связи! Проверка связи!

И уже протянул руку, чтобы отключить радиосеть, когда все услышали на том конце провода чье-то сбивчивое дыхание.

Звук доносился из стоящего рядом на полу динамика.

– Меня кто-нибудь слышит? Ребята… Люди… Отзовитесь… Кто-нибудь! Я боюсь. Там кто-то ходил за окном…

Это была Надежда. Та самая, которая не пришла с Фермы. Вообще-то к сельскому хозяйству она имела мало отношения, а до войны работала секретаршей. Малютин ее считал истеричкой, но признавал, что бывают дамочки и хуже.

– Солнышко, успокойся, – староста заговорил как заправский психолог. – Никто тебя не тронет. Ты где находишься? На Ферме?

– Д-да. Была в оранжерее, потом все ушли. А я не видела…

– Они, такие-сякие, тебя забыли. Я уже отправил Максима и Петровича за тобой.

Врал, чтобы успокоить. Никого он еще не отправил.

На том конце провода возникла пауза. Потом они услышали звук, похожий на глухой удар по металлу. За ним последовал еще один, будто били в корабельный колокол.

– Быстро вы добрались… – скороговоркой затараторила женщина. – Пойду открою.

– Мы не… – Староста не успел договорить, потому что из динамика донесся скрип, с которым обычно поворачивался плохо смазанный штурвал гермодвери. Потом – звук, похожий на одинокий всхлип, и шум от падения, будто перевернулся шкаф. Еще Николаю послышалось какое-то ворчание. А дальше была тишина, которая могла быть только при обрыве провода или отключении станции на том конце.

Несколько минут они ждали.

– Бред какой-то, – сказал, наконец, староста, отключив переговорное устройство. И Малютин был с ним на этот раз солидарен.

– Надо сходить за ней, – поднялась с места Марина. – Вы вообще люди или нет? И за Тимофеевым тоже. Это не он убил жену. Тут и слепому ясно.

– Как же вы меня достали, гуманисты… – Лицо старосты скривилось. – Я тут отвечаю за сотню человек. И должен из-за двоих всех под угрозу ставить… Ну хорошо. Мы сходим за ними. Подозреваемого запрем здесь, в кладовку.

– Максим, – староста повернулся к своему помощнику. – Идите вместе с Петровичем и Николаем на ферму. Посмотрите, что там. А по пути назад заберите нашего убивца. У него руки связаны, но все равно – будьте осторожны.

Он так ничего и не понял.

Малютин, когда до него дошло, куда ему предлагают сходить, поежился. От его недавнего боевого настроя ничего не осталось. Он проспался, винные пары выветрились, и теперь ему не хотелось быть разделанным, как туша той гигантской птицы. А еще ему не давала покоя форма следов.

Он чувствовал, что они соприкоснулись с чем-то настолько страшным, что даже ядерные грибы над городами рядом с этим бледнели. И силуэт, который он заметил на видео, и те, кто оставил странные следы, и птица, и те, кто выпотрошил ее, – это все были части одной картины, увидеть которую целиком – слишком сильное испытание для психики даже здорового человека.

А кто из них мог похвастать здоровой психикой?

– Нет! – услышал он знакомый голос. – Нет-нет! Вы офонарели? Сейчас нельзя. Они ходят вокруг.

Все повернулись. Говорил охотник. Приподнявшись на раскладушке, он смотрел на переговорник такими глазами, будто оттуда мог кто-то вылезти.

– Откуда ты знаешь, дед? – спросил староста.