Это были срочные, неотложные дела, которые не зависели от программы преобразований правительства. Правительство, которое не может справляться с текущей работой, теряет авторитет, необходимый для преобразований. Как вспоминала А. Коллонтай, «если не придем на помощь увечным воинам, не выплатим вовремя пособия, не позаботимся о бездомных – не избежать демонстрации».[230]

Состав правительства, созданного второпях и при остром дефиците кадров, нужно было время от времени менять. Тем более что политические обстоятельства эту кадровую проблему постоянно обостряли. Сначала нужно было кем-то заменить наркомов финансов И. Скворцова-Степанова и юстиции Г. Оппокова, которые увязли в московских делах и не поехали в Петроград. На эти наркоматы перекинули Р. Менжинского (уже обтесавшегося на посту комиссара ВРК в Госбанке) и П. Стучку. Наркомпрод И. Теодорович поддержал правых большевиков, отправился в Сибирь за хлебом и в Петрограде работать не мог. Исполнять его обязанности стал А. Шлихтер.

Наркомы руководили ведомством не единолично, а с помощью коллегии, на заседаниях которой председательствовали аналогично тому, как Ленин председательствовал на заседаниях Совнаркома, – решение принималось в результате общего обсуждения. Также между членами коллегии распределялись направления работы.

Не договорившись с Викжелем, Ленин уже не собирался отдавать ему железнодорожное ведомство и назначил наркомом попавшегося ему под руку своего родственника М. Елизарова, специалиста-железнодорожника. Непотизма в этом не было – Елизаров к назначению не стремился. 30 октября наркомат общественного призрения отдали А. Коллонтай. Чтобы проверять исполнение государственных решений, был создан наркомат госконтроля во главе с Э. Эссеном. Впрочем, контролем занимались все от Ленина до фабзавкомов, и у Эссена не было достаточного аппарата, чтобы стать полноценным государственным оком. В декабре коллегия Госконтроля опростоволосилась, санкционировав выдачу крупных средств частному банку из Госбанка, что вызвало возмущение Ленина[231] и стало последней каплей перед национализацией банков.

В начале ноября ряды Совнаркома «выкосил» конфликт по поводу «однородного социалистического правительства», закончившийся выходом умеренных большевиков из правительства. На их место нужно было срочно найти работников уже не просто из рядов большевиков, а только из левого крыла партии. Эту дыру нужно было заткнуть хотя бы на короткое время – ведь готовился союз с левыми эсерами, который позволил расширить кадровую базу правительственной вертикали.

Ногин оставил пост наркома торговли и промышленности. После отказа Л. Красина возглавить наркомат торговли и промышленности (старый товарищ Ленина, несколько лет назад отошедший от большевизма, пока выжидал) это ведомство на время передали под руку наркомтруда Шляпникова. Он хоть и поддержал идею однородного социалистического правительства, но в отставку не подал. В. Милютина заменил А. Шлихтер, пока не уговорили левых эсеров. НКВД возглавил Г. Петровский – бывший рабочий и депутат Государственной думы. Пока его назначили, пока он входил в курс дела, деятельность, относящаяся к епархии НКВД, практически целиком оказалась в руках Советов. Дело было не только в персонах наркомов. Сама ситуация «слома» старой государственной машины и саботажа со стороны старого госаппарата вплотную приблизила течение революции к картине, нарисованной еще анархистским теоретиком Бакуниным.

* * *

Захват власти большевиками воспринимался сторонниками социалистов и более правых партий как акт абсолютного произвола. Служащие, в большинстве своем поддерживавшие эти политические силы, решили бастовать. Власть в министерствах, по мысли забастовщиков, могла перейти только к министрам, преемственным Временному правительству либо входящим в широкий многопартийный кабинет. Если таковой не возникнет в ближайшее время – тоже не беда. Ведь скоро законное правительство будет создано Учредительным собранием. Большевики окрестили забастовку служащих «саботажем». В ней участвовали около 10 тыс. банковских, 11 тыс. почтово-телеграфных служащих и 20 тыс. конторщиков.[232]

Занимая здания министерств в ноябре – декабре, наркомы увольняли тех сотрудников, которые отказывались письменно согласиться с признанием власти наркома в ведомстве. Большевики попытались хотя бы отчасти заменить «саботажников» сторонниками Советской власти. 9 и 11 ноября за подписью Комиссии труда рабочего и крестьянского правительства (бывшего Министерства труда)[233] вышло обращение: «Все товарищи, верные революции, обязаны немедленно мобилизоваться и занять посты во всех учреждениях новой народной власти. Требуются сотрудники по всем специальностям: бухгалтеры, счетоводы, конторщики, банковские служащие, секретари, делопроизводители, корреспонденты, переводчики, статистики, стенографистки, писари, машинистки, техники, чертежники, телеграфистки, телефонистки и др. […] При записи просят предъявлять рекомендации от своих коллективов, от профессиональных и партийных организаций».[234]

Например, костяк Наркомата труда составили профсоюзные кадры. В качестве председателя Союза металлистов Шляпников конфликтовал с ВЦСПС и теперь предпочитал работать в прямом контакте с отраслевыми профсоюзами, вовлекая их в деятельность наркомата, поэтому подвергался критике за синдикализм.[235]

Серьезнейшей проблемой, вызванной «саботажем», было отсутствие денежных средств. Служащие уносили средства министерств, чтобы они не достались большевикам. Банки не работали и тем более отказывались от финансирования Совнаркома. Правительство не могло действовать, не имея денег, – во всяком случае до построения некапиталистического общества.

Уговорить большинство служащих Госбанка приступить к работе и финансировать новую власть не удалось. Но с помощью «низов» работников Госбанка удалось овладеть его ключами и 17 ноября вывезти в Смольный 5 млн рублей. После этого Госбанк стал подчиняться СНК, но работа его шла трудно из-за продолжавшейся забастовки служащих.

Получив доступ к средствам, СНК стал направлять их в провинцию, что стало важным фактором «триумфального шествия Советской власти» – ведь региональные власти теперь могли получить финансирование, необходимое для их деятельности, именно от СНК. Уже 19 ноября СНК принял решение срочно направить в Москву 100 млн рублей.[236] «Еще в декабре Петроград стал посылать в Минск деньги – конечно бумажные – в очень большом количестве. Ландер и Кнорин говорили мне тогда, что денег “сколько угодно”»,[237] – вспоминал член советского руководства Западной области (Облискомзапа) В. Солский. Действительно, Облискомзап получил более 15 млн рублей.[238] Оборотной стороной этого денежного дождя стала гиперинфляция 1918 г.