Ник тоже не остался в долгу и подло подвинул свой кубок, когда дельфин в него устремился.

— Эй! — недовольно воскликнула я, укрываясь от брызг прохладной воды, которые разлетелись, когда дельфин разбился о стол. — Так нечестно!

— Э, не-не-не! — погрозил пальцем Ник почти возле моего носа и самодовольно улыбнулся. — Помнишь? Октавия разрешила использовать любые уловки, кроме магии.

— Ах, так! — разозлившись, выдохнула я и, схватив ложку со стола, швырнула её в кубок напротив, куда вот-вот должен был нырнуть второй дельфин.

Даже сама поразилась, насколько метко это у меня вышло, ведь я так злилась на Ника, что толком не прицелилась. А ложка в точности угодила в кубок и сбила его на колени девушки в зеленой форме алхимиков. Лицо Ника вытянулось, а Лекс восторженно воскликнул:

— Отличный бросок, Лаветта!

Пока девушка с факультета Алхимии и её соседи в шесть рук ловили кубок и пытались поставить его на место, наш дельфин вырвался вперёд и вскоре достиг «финиша».

Сначала восторженные крики раздались за соседним столом, позади нас — чей-то дельфин пришёл самым первым. А потом наш нырнул в последний кубок, и из него вырвался столб густого пара с голубыми искрами.

— Мы победили! Победили! — не удержалась я и воскликнула вместе с остальными учениками.

Лекс протянул мне руку, и я радостно отбила ему ладонь, еле удержавшись, чтобы не показать язык Нику, который, сокрушённо рухнув на стул, ударил кулаками по столу и прислонился к нему лбом, чем тут же воспользовался Лекс:

— Давай сюда свою башку, неудачник, — радостно воскликнул тот и отвесил ему смачный щелбан. — И ты, подлиза! Будешь знать, как водиться с такими неудачниками.

Коварно хихикая, как совсем не подобает старосте (по всей логике), Лекс влепил щелбан и по кучерявой голове Хоста, правда, не такой сильный, как Нику. Но тот всё равно поморщился.

— И не забудьте о пирожном, — напомнил Лекс, обводя победным взором своих друзей. — С каждого по одному.

А я склонилась к Нику и почти по слогам прошептала:

— И больше. Никаких. Чемоданчиков. Понял?

— Угу, — простонал Ник, так и не подняв головы от стола.

Директор, напротив, без следа печали произнёс:

— И снова я проиграл.

— О-о-о, Рамэрус, дорогой, — фамильярно обратилась к директору Октавия, с довольным видом скатывая пергамент со ставками. Джулиус на это дело смотрел с кривой ухмылкой, проглядывающей сквозь пушистые седые усы, и постукивал узловатыми пальцами по столу. — Не расстраивайтесь. В следующий раз вам и другим ученикам непременно повезёт.

— Ага, конечно… — горько усмехнулся Ник, не поднимая головы от стола, и едко добавил: — Повезёт.

— Что это с ним? — почти одними губами поинтересовалась я у Лекса, а тот так же тихо ответил:

— Уже второй год подряд мне проигрывает.

— А-а-а, — с пониманием выдохнула я, а директор тем временем вновь обвёл нас взором и продолжил говорить:

— Не сомневаюсь, профессор Октавия. Ведь поражения не бывает без победы, великого краха без великой удачи, а чёрного без белого. Так не бывает и тьмы без света, которые навеки связаны, друг друга дополняют и всегда стремятся уничтожить. И когда королева тлена, спутница вечности и правая рука самой Смерти, — директор приподнял ладони и медленно их опустил, — Тьма…

У меня холод скользнул по спине, стоило слову «тьма» слететь с его уст. Казалось, будто голос директора прозвучал отовсюду и одновременно, был густым и вязким, а, утихая, затягивал меня в глубины самой чёрной бездны из всех существующих бездн. Я словно зависла над пастью бессмертного и вечно голодного существа, и моё сердце затрепетало от древнего и необузданного страха.

Выращенные профессором Чарлин златорозы начали чернеть и осыпаться. Уцелевшие после порыва ветра, алые бутоны клонили свои головы, обрывались, распадались и, перед тем как коснуться стола, превращались в прах, который мгновенно растворялся в воздухе. От этого вида сердце защемило. Я поймала один из бутонов и сжала его в похолодевшей ладони, надеясь спрятать от подступившей тьмы и сохранить ему жизнь, и только сейчас заметила, как в зале потемнело и стало тихо. Смолкли все, даже учителя. А факелы и блуждающие огни в фонарях хоть и продолжали гореть, как обычно, но их свет словно померк, и тени в зале сгустились.

Сенжи — болезненного вида сосед справа от меня — стал ещё бледнее, сцепил под столом ладони и что-то быстро и беззвучно забормотал себе под нос. Ник перестал убиваться из-за проигрыша и, стиснув челюсти, напряжённо смотрел на директора. И только некроманты продолжали взирать на него стойко, уверенно и с долей восхищения.

— И когда Тьма, — повторил директор, после недолгого и в то же время бесконечного молчания, — заблудится в нашем мире, испугается и потеряет над собой контроль, ей на помощь придёт…

Справа от Октавии на фоне желтого флага Целительства поднялся молодой златокудрый преподаватель и весь засветился мягким жёлтым светом. Его глаза полыхали так, что наверняка нельзя было разглядеть зрачков, а тело и ладони испускали лучи, которые становились с каждым ударом сердца всё ярче и ярче. И когда директор произнёс:

— Свет.

Все факелы и блуждающие огни в зачарованных фонарях вспыхнули, заискрились, в зале послышались испуганные вскрики, а я зажмурилась и закрылась ладонями, прячась от ослепительно яркого света. — Он всегда успокоит ранимую Тьму и придёт ей на помощь. Потому что без неё он не может существовать.

Только когда голос директора стих, я осмелилась убрать руки от лица, а как открыла глаза, недоумённо уставилась на стол, который ломился от разных блюд. Воздух мигом наполнился ароматом кукурузного супа, жареных рёбрышек, картошки и… Святая белладонна! Малинового пудинга, сливового, шоколадного. У Лив бы слюнки потекли от такого количества вкусностей! Тут даже был её любимый салат из чернослива, в который Ник мигом опустил ложку. Мда, похоже, завидев еду, он перестал печалиться о своём проигрыше.

— Чемод… Кхем, Лав…

— Лаветта, — бессознательно поправила я его, всё ещё пребывая в шоке от представления, от которого, между прочим, в зале не осталось и следа.

Блуждающие огоньки спокойно трепыхались в фонарях, факелы на стенах горели, а бабочки… Вот эфирные мотыльки и светящиеся бабочки спустились и начали парить над головами учеников.

— Лав, — будто не слышал меня Ник. — Будешь рёбрышки? А картошку… А салат? С черносливом! Обалденная штука, я тебя уверяю, — начал он накладывать мне в тарелку всё перечисленное, я даже возразить не успела. — Пальчики оближешь!

Смиренно наблюдая, как передо мной растёт гора из еды, которую я даже в голодный год не осилю, я вдруг заметила, что Сенжи — мой сосед справа — сидит поникший, смотрит на сцепленные под столом руки и ничего себе не накладывает.

— Эй, ты в порядке? — склонилась к нему и поинтересовалась.