этого отношения так не хватало моим современникам из далекого теперь две тысячи двадцать четвертого…

— Теперь левую, пожалуйста, — бодро попросил айсор. — С такими туфлями вы точно произведете фурор. Только, я смотрю, вы идете туда налегке?

Сперва я не понял вопрос старика, но потом меня осенило. Точно — у меня же ни полотенца, ни тапочек, ни мочалки! Что-то, конечно, должно продаваться и в самой бане. Но, во-первых, у меня не было в этом уверенности, во-вторых, что-то наверняка было в дефиците. Может, не просто так магазин «Тысяча мелочей» расположен поблизости?

— Советую, дорогой товарищ, купить шаечку, — не дождавшись ответа, продолжил старик. — В бане их обычно не хватает, придется стоять и караулить. И какое тогда удовольствие? Так что идите в своих начищенных туфлях в лавку и купите все, что необходимо. Скажете потом спасибо старому Жоре. Готово!

Он в последней раз махнул бархоткой, доводя ботинок до зеркального блеска, и ловко вытащил картонные «щечки».

— Сколько с меня, дядя Жора? — я встал и постучал обувными носами друг о друга.

— Пятнадцать копеек, — ответил айсор, и я, достав из кошелька пятиалтынный, как называли монетку нужного старику номинала, добавил к ней еще пятачок. — Всегда приятно иметь дело с порядочными людьми!

Вежливо распрощавшись с чистильщиком, я зашел в магазин. В будущем любят рассказывать, что в СССР, мол, почти ничего не было. Врут! Нагло и бестактно причем. По ассортименту андроповская «штука» не уступала современному магазину вроде «Фикс Прайс»: веники, совки, выбивалки, кастрюли, чашки и даже сувениры с детскими игрушками вроде пластмассовых Чебурашек. Неудобство состояло лишь в том, что товары лежали не на полках, как в двадцать первом веке, а на прилавке, и приходилось взаимодействовать с продавщицей, которая одновременно обслуживала несколько человек. Впрочем, я не был против — она была симпатичной и веселой, а еще эта девушка в синем халате быстро подобрала мне целый банный набор. И вышел я из магазина в итоге с железной шайкой, заполненной доверху другими нужными причиндалами.

В таком виде — с начищенными до блеска ботинками и с багажом в руках — я и пришел в баню. Располагалась она в здании, построенном в двадцатые годы, о чем гордо свидетельствовала табличка при входе. И называлось правильно это заведение, к слову, «баней-умывальней». Открыв тяжелую дубовую дверь с массивной металлической ручкой, я очутился в небольшом… холле? Да, пусть будет холл. По центру располагался гардероб для верхней одежды, он же выполнял и функцию кассы. Так что, выстояв небольшую очередь, я не только оставил на сохранение свой плащ, но и расплатился за посещение. Мне выдали деревянный номерок и бумажный билетик, как в автобусе, где было написано «Услуги бани» и цена: «20 копеек».

Налево было женское отделение, так что я повернул направо. Открыл простую обитую дерматином дверь, я очутился в предбаннике, где уже веяло влажным паром. Стены и пол были выложены кафелем, а чтобы посетители не поскользнулись, администрация заведения заботливо выложила «тропки» из реечных решетчатых настилов. Память услужливо подсказала дальнейшие действия, причем я уже не особо различал, что было моим детским опытом, а что — знаниями Кашеварова.

Разделся, повесил одежду на крючок и продефилировал в «мыльное отделение». Бритый ежик! Если тут в пятницу столько народу, что же тогда творится в традиционный банный день⁈ В довольно-таки просторном помещении с деревянными лавками, душевыми лейками вдоль стены и краниками с горячей водой находилась, на мой взгляд, целая рота мужиков, мужчин, парней и мальчиков — многие отцы пришли с сыновьями.

К каждому душу выстроилось не менее пяти человек, многие зыркали глазами в поисках свободных шаек и смотрели на меня с плохо скрываемой завистью. Лавки были все заняты, причем некоторые компании играли в шахматы, кто-то читал «Андроповские известия», другие, закутанные в простыни, потягивали дымящийся чай из граненых стаканов. Но никто, как я заметил, не распивал пиво и уж тем более еще что-то потяжелее. То ли опасались общественного порицания, то ли не хотели повторить судьбу Жени Лукашина из «Иронии судьбы». А то ведь в Андроповске пока что действует свой маленький аэропорт, еще улетишь не туда…

Я выстоял небольшую очередь к крану с горячей водой, наполнил шайку и пристроился к свободному уголку одной из лавок. Ко мне тут же подошли несколько человек и попросили поделиться тазиком, если мне, конечно, не жалко. Я расщедрился, тем более что меня, в свою очередь, угостили чаем, печеньем, конфетами «Мишка на севере» и даже вареными яйцами вкрутую, добавив потом домашних разносолов. Народ не скупился, и в бане царила атмосфера настоящего коммунизма.

Вот только собрать местные слухи, как я планировал по старой журналистской привычке, мне так и не удалось. Мое внимание привлек мужичонка с бегающими глазками, который зашел вслед за мной, но не занял ни одной из очередей — ни к душу, ни к краникам. Он ходил из стороны в сторону, заводил разговоры почти с каждой компанией, затем подошел ко мне и попросил одолжить ему шайку.

— После того мужчины с газетой, — ответил я. — А перед ним еще вот этот товарищ с внуками.

Мужичок с бегающими глазками заискивающе улыбнулся, сказал, что подойдет чуть попозже, и по хитроумной дуге обогнул весь банный зал. И если бы не его поведение в целом, я бы и не обратил на все это внимание, но журналистская чуйка, натренированная также в рейдах с полицией, прямо-таки кричала: с данным субъектом что-то не так.

Выдав шайку моему новому знакомому с газетой, я аккуратно направился к выходу в предбанник, сделав вид, будто иду занимать очередь в душ. Затем, выждав небольшую паузу у двери, я резко распахнул ее и — точно! — застал подозрительного мужичка за обшариванием моих карманов. Этот троглодит вытащил из брюк мое журналистское удостоверение и кошелек, который я забыл переложить в карман плаща.

— Милиция! — крикнул я. — Руки вверх!

Моя маленькая хитрость застала воришку врасплох, и он, по всей видимости, в силу привычки изобразил сдающегося в плен фашиста, выронив мои вещи.

— Капитан Жеглов! — продолжая играть свою роль, представился я. — Вы арестованы за покушение на собственность советских граждан!

— Ты не мент, — неожиданно ухмыльнулся злоумышленник. — Иди своей дорогой, не ищи проблем.

Он опустил руки и незаметно протянул правую в сторону обтерханного грязного пиджака. Я похолодел — наверняка у него там нож или заточка. Действовать нужно было быстро, и я, схватив первую попавшуюся одежду, скомкал ее и швырнул в грабителя. Тот явно не ожидал этого, машинально выставил вперед руки, и я бросился на него, воспользовавшись замешательством.

— Шарапов! — зарычал я. — Я его схватил, Шарапов, тащи наручники!

Воришка попытался вырваться, но я просто придавил его своим массивным телом и заставил рухнуть на пол. Он взвизгнул — все-таки туша у редактора Кашеварова была внушительной — и, не удержавшись, растянулся на деревянной решетке. На шум выбежали мужики из парной и гардеробщица.

— Что случилось? Что такое?

— Все в порядке, граждане! — ответил я. — Вызывайте милицию!

И с силой приложил выматерившегося вора мордой.

Глава 21.

Преступника мы совместными усилиями скрутили простынями, и теперь он сидел на полу с разбитым лицом, злобно зыркая на всех глазами. Милиция, по словам гардеробщицы, уже ехала, и нам нужно было дождаться стражей порядка.

— Совсем обнаглели, сволочи! — возмущался тот самый посетитель, который читал газету и стоял первым в очереди к моей шайке. — Уже в баню сходить не дают!

— У меня зятя так же обокрали, — подхватил подтянутый седовласый старик с военной выправкой.

— Куда милиция смотрит? — возмущался интеллигент в круглых очках.

Народ, как станут говорить в двадцать первом веке, «знатно бомбило». Кто-то вспомнил, как в послевоенные годы воры не гнушались даже мылом и тазиками, другой помянул Сталина с Берией, после чего наш задержанный съежился. Как будто к обоим историческим деятелям имел собственные претензии.

— Так, граждане! — дверь в предбанник отворилась, и в помещение вошли двое в милицейской форме. — Где подозреваемый?

— А вот он сидит, — я махнул рукой на скрученного простынями воришку.

— Ба! — воскликнул с улыбкой широкий парень с погонами старшего сержанта. — Знакомые все лица! Корявый, ты по шконке соскучился, что ли? Так это мы с радостью обеспечим! Никак на путь исправления вставать не хочешь!

— Одеться дайте, волки позорные, — пробурчал тот, кого милиционер назвал Корявым. Причем «волки» он произнес с ударением на второй слог, на «и».

— Да тут жарко, — заботливо произнес старший сержант. — Посиди так пока, а мы у граждан заявления примем. Кого он тут успел обокрасть?

— Меня, — отозвался я. — И, возможно, еще пару человек.

— Ко мне в карманы залез! — раздался