тронешь тех, с кем я сегодня работал, прощайся с должностью и партбилетом.

— Так где же мне столько «лепестков» взять? — дрогнувшим голосом спросил начальник цеха. — Их же из Кимр везут по спецзаказу, там ограниченное количество.

— Пиши заявку, — уже чуть мягче сказал я. — Пусть присылают больше. А я, если что, в газете заметку дам — мол, советским рабочим требуются дополнительные средства защиты. Но только посмей не попытаться сам все решить! Начальник ты или мимо проходил? У меня все!

Сказав это, я развернулся и молча вышел, оставив Староконя наедине со своими страхами и в тяжких раздумьях. Все-таки редкостный болван — мало того, что защитой работяг не обеспечил, так еще и беду всей страны пытался приплести. Все «лепестки», видите ли, в Припять идут, ликвидаторам. А я вот что-то не помню, чтобы мне папа, к примеру, об этом рассказывал. Даже домой эти респираторы ШБ приносил, чтобы я играл. Вряд ли от большого дефицита. Но даже если Староконь прав, и кимрский завод тянет с поставками… Фотографии мне и в этом случае пригодятся — напишем, что производство страдает, нужно затянуть рукава и работать больше, давать стране важную продукцию в требуемом количестве. Все-таки газеты мы или кто?

Зайдя в раздевалку, я стянул грязную спецовку, которая принадлежала незнакомому мне Михалычу, и скинул ее на пол. Посмотрел сначала на руки, потом на ноги и, уже не сдерживаясь, громко выругался. От души. Матом.

Руки от ладоней до локтей были синими. Такой же расцветки оказались и ноги от щиколоток до колен… Осененный внезапной догадкой, я стянул носки и понял, что их тоже теперь можно выбросить — они все перепачкались пылью-красителем. Как и стопы, которые напоминали теперь картинки из индуистской литературы, где у божественных сущностей синяя кожа. Стоп! Неужели и?..

Стянув трусы, я опять выматерился. Под бельем наблюдалась та же картина. Ну, Староконь, погоди!

Прошлепав босыми ногами в душевую, я встал на кафельное покрытие и настроил воду. На полочке лежал хозяйственный обмылок, мочалка и кусок пемзы. То, что доктор прописал. Принадлежности были чьими-то, но меня это не смущало — просто хотелось скорее смыть с себя эту мерзость. Но не тут-то было — синий цвет словно бы стал для моей кожи естественным, и только пемза, сдирая эпидермис, хоть как-то меняла ситуацию.

Не знаю, сколько я в итоге провозился в душе, но вылез по-прежнему синеватым. Вытерся вафельным полотенцем, собрал все в кучу, оделся. Переложил ценную пленку в карман плаща и пошел со спецовкой под мышкой в сторону прачечной — благо я запомнил ее расположение по дороге сюда. Постучал, дверь открыла женщина неопределенного возраста.

— Я из газеты, — сказал ей и протянул одежду с полотенцем. — Это Михалыча из кровельного цеха. Сегодня я за него работал.

Женщина молча кивнула, приняла из моих рук свалянный ком и скрылась за дверью. А я похлопал ладонями друг от друга, сбивая остатки красителя, и выдвинулся в сторону проходной.

Схожу-ка я, пожалуй, сегодня после работы в баню. Общественную!

Глава 20.

О советских банях у меня сохранились прекрасные теплые воспоминания: мы ходили туда всей семьей, причем иногда к нам присоединялись родственники по маминой и папиной линии — дяди и тети, а еще наши с Тайкой кузены. Точнее, раньше-то их так не называли, правильнее сказать — двоюродные братья и сестры. А вот дедушки с бабушками городскими банями пренебрегали. Они были деревенскими жителями и обладали собственными парными. Туда мы тоже наведывались, когда приезжали в гости, и дед Олег, отец папы, натапливал помещение так, что даже зимой оттуда можно было спокойно выбегать на снег и мороз. А дед Коля, мамин отец, напротив, любил спокойное, как он говорил, «доброе» тепло.

Погрузившись в воспоминания, я не заметил, как дошел до автобусной остановки. Время уже было вечернее, ехать в редакцию не имело смысла, а вот помыться я решил твердо. Традиционным банным днем считалась суббота, но это не значило, что в другой день нельзя было приходить. Напротив, я рассчитывал, что именно сегодня будет поменьше народу. А потому, вспомнив, где в моем детстве располагались общественные бани, я по традиции уточнил у людей на остановке, какой маршрут мне потребуется. Один мужичок в шляпе и с авоськой в руках смерил меня недоверчивым взглядом, а пока он размышлял, почему я не знаю таких элементарных вещей, на помощь пришел дед в шапочке-«петушке».

«А ведь зима близко», — неожиданно подумал я, обратив внимание на этот довольно-таки теплый аксессуар.

Поблагодарив отзывчивого пенсионера, который тут же бодро прыгнул в автобус, я терпеливо принялся дожидаться своей очереди. К счастью, основная масса трудящихся еще не окончила своей рабочий день, и автобусы ходили полупустыми. Вот только присесть в подошедшем «ЛиАЗе» мне все равно не удалось. Но и ладно — не развалюсь.

Пробок в отличие от моего времени тут не было, и доехал я достаточно быстро. А по дороге успел хорошенько обмозговать мысль устроить что-то вроде корпоратива — совместный поход в баню. Правда, совместить при этом женскую и мужскую части коллектива не представлялось возможным, и я решил, что для общего сближения надо придумать что-то другое. Но баню все же оставить — для единения с журналистами сильного пола. Можно даже с пивом и воблой, договорившись с банщиком. Это было бы особенно круто с учетом ограничений на алкоголь, так что вечеринка намечалась дефицитной. Главное, строго регламентировать количество выпиваемого, чтобы не получилось неприятных эксцессов. Хотя лучше, наверное, все-таки отмести идею с алкоголем. В стране же не просто так идет борьба с пьянством, и не стоит сводить на нет усилия государства. Особенно если учесть, что у меня в подчинении есть сотрудник, слабый на выпивку.

Сойдя на нужной остановке, я как будто бы опять погрузился в детство. Общественная баня Андроповска располагалась во дворах на берегу Любицы, и от оживленной улицы нужно было пройти еще метров сто или полтораста. Но даже на такой короткой дистанции меня накрыло воспоминаниями — они были буквально на каждом шагу!

Вот магазин «Тысяча мелочей», или в повседневном разговоре «штука», где можно было купить кастрюльки, прищепки, выбивалки для ковров и даже порой нехитрую мебель вроде табуретки. Рядом с ним — маленькая будка чистильщика обуви и по совместительству мастера-сапожника. Их называли «айсорами», и у меня это слово, помню, вызывало мысли о дальних странах, чуть ли не сказочных. Уже потом я выяснил, что «айсор» — это «ассириец», которых было много в СССР.

— Уважаемый! — окликнул меня колоритный старичок в длинном плаще и щегольской шляпе. — Не желаете ли почистить туфли?

— А почему бы и нет, — улыбнулся я и направился к маленькому стульчику, специально выставленному для клиентов.

— Все правильно, — обрадовался старик-айсор, пыхая папиросой. — Пятница, а такой представительный гражданин расхаживает в испачканных ботинках.

— Рабочие моменты, — сказал я, присаживаясь. — Но это, конечно же, меня не извиняет. Пойду в баню в блестящей от чистоты обуви.

— Тогда тем более! — воскликнул он. — В человеке, как говорил товарищ Горький, все должно быть прекрасно…

— И лицо, и одежда, и душа, и мысли, — подхватил я. — Только это не Горький, а Чехов сказал.

— Сразу видно интеллигентного человека, — айсор хитро улыбнулся, вставляя в мои ботинки специальные картонные «щечки», чтобы не испачкать ваксой носки.

Сидя на неудобном детском стульчике, я разместил правую ногу на специальной деревянной подставке с выемкой для каблука. Старик по-восточному рассыпался в комплиментах, и в этом был явный расчет на то, чтобы я потом не поскупился, из благодарности добавив пару копеечек сверх тарифа. Но я не возражал — хороший труд должен быть достойно оплачен.

Айсор уже вовсю начищал ботинок невероятно пышной щеткой, повеяло знакомым с детства ароматом гуталина, который старик расписал как привезенный его сыном из социалистической Чехословакии. За это мне тоже требовалось добавить, нет никаких сомнений. Я улыбнулся и принялся наблюдать за прохожими. Кто-то шагал мимо, другие забегали в «штуку», и каждый держал себя так, будто лично отправил Гагарина в космос, одолел в сорок пятом году фашистов и теперь сдерживал разбушевавшийся мирный атом.

Но это не было чем-то напускным, неожиданно понял я. Люди в то время искренне чувствовали единение, общую цель, и любые беды вроде того же землетрясения в Армении, которое произойдет через два года, еще больше сплачивали советских граждан. А потому действительно — это не абстрактные «они» победили Гитлера, а «мы», наши деды и прадеды. Не правительство запустило спутник, а «мы запустили». И фонящий Чернобыль сейчас закрывали своими телами коллективные «мы». Именно