о сокровищах на песчаном дне, о дочерях Водяного и об их красоте. Василика прикрыла глаза и позволила потоку увлечь себя. Она не сразу услышала стук ракушек за спиной. Холодные бледные руки обняли ее со спины.

– Кто тебя обидел, милая? – прошептала водяница. – Спой с нами.

Водяницами становились девки, которые кинулись в реку от несчастной любви. Они отдавали душу Водяному, отращивали хвост и становились похожи на родных дочерей речного царя. Поэтому водяницы любили тех, чье сердце разрывалось от любви, но с той же силой ненавидели счастливых молодиц и завидовали им.

Василика могла бы спеть о Мраке, но это было бы ложью. Она не любила его – лишь боялась и сгорала от любопытства. Ее сердце не хотело покоя, ей нравилось трепетать, страдать и вспоминать моменты, которые казались медовыми, хотя и не являлись таковыми. Это были всего лишь мечты. Василика прекрасно понимала: Мрак ее погубит, а через несколько седмиц найдет другую. Так почему же тогда она смотрела на ворота по вечерам? Не потому ли, что сидеть в избе было слишком тоскливо?

Ответ ее разочаровал. Слепая страсть и сладкие мечты выглядели жалко – совсем не то, чем можно похвастаться, да и не перед кем. Ягиня явно не похвалит. И все равно сердце уже решило. Василика останется, глянет на Мрака хоть одним глазком, а там будь что будет. Она не могла не полюбоваться на черного всадника, пусть даже в последний раз. Конечно, ведьме об этом говорить было ни к чему.

Василика вырвалась из объятий водяницы. Та зашипела, но тут же растворилась в речном потоке. Раньше водяницы пытались бросаться на нее, но теперь знали, что с ученицей ведьмы лучше не связываться. Впрочем, это не мешало им манить ее песнями.

Плакучие ивы свесили ветви к воде. Среди ветвей тосковали мавки, которые не могли полностью воссоединиться со своими сестрами – русалками и водяницами, и жалобно тянули к ним руки. Одно время Василика сочувствовала им, а потом поняла: все они обожали людскую кровь, все страдали от голода, ведь живые редко заходили дальше перелеска. Конечно, Василика была для них лакомым кусочком, как и Ягиня, но никто не смел открыто напасть на ведьму или ее ученицу. Давний уговор между первой лесной ведьмой и Лешим продолжал действовать.

Выйдя из воды, Василика выдохнула, оделась и медленно пошла к избе. Она уже знала, что согласится пойти за Враном Вороновичем, что соберется к вечеру, но задержится втайне от Ягини, чтобы застать Мрака и полюбоваться им. Интересно, позволит ли ведьма взять с собой Яшеня? Верный конь наверняка заскучал – по двору особо не побегаешь, а часто прогуливаться они с Василикой не успевали.

Не сиделось ей в лесной избушке, как и в купеческом доме. Буйный дух требовал двигаться дальше, узнавать новое, о котором ни в одной книге не писали и вряд ли напишут. И она отправится в путь, может, даже объедет весь свет и вернется совсем другой. Покрасуется перед Ягиней, явится к Калине с подарками и покажет всем, что она не просто какая-то купеческая девка, а самая настоящая мудрая ведьма, которую почитают и одновременно опасаются.

Василика усмехнулась. Жаль, что для обретения мудрости надо было обуздать страсти, унять сердце и думать умом. От мыслей на душе становилось холодно, как будто ее обдавало ледяной водой. Но иначе быть не могло.

«Великая сила – великие жертвы», и только.

VII. Гость и погоня

Вран не думал, что из этой затеи выйдет что-то путное. Из интереса он решил немного понаблюдать за девкой и понял, что силы в ней было много, ума же – слишком мало. Иначе как объяснить, что ее бросало от края к краю и она сама даже не замечала этого. Особых чувств к ведьминой ученице Вран не испытывал. За свою удивительно долгую жизнь он видал девок покраше и поспособнее. Но Луна-Пряха сплела нити так, что именно ей придется встретиться с Кощеем. Отчего, непонятно.

Эта затея не нравилась ни Врану, ни хозяину костяного дворца. Все знали, какими шумными и бедовыми бывают молодицы. У Вороновича не было ни малейшего желания баюкать и развлекать разбалованную девку. Он надеялся, что Кощей тоже не станет с ней возиться – потерпит немного нежданную гостью и отправит назад. Бессмертный отвык от жизни и вряд ли захочет привыкать к ней снова, вслушиваться в невнятный девичий лепет и тяжело вздыхать, как самый простой молодец небольшого ума.

А лучше всего было бы, если бы девка сама сгинула по глупости. Она искала смерти, хоть и не ведала того. Ее несло к погибели, но каким-то чудом молодица удерживалась на краю. Вот и теперь все поглядывала на ворота, ожидая всадника Ночи, от которого Ягиня хотела ее спасти.

Ну не глупая ли?

Вран покачал головой и полетел от избы ведьмы к алатырь-камню – древнему сокровищу, кладезю знаний и тайн. Никто не мог познать его полную силу, но все ощущали тепло, исходящее от пылающих письмен. Древние заклятия защищали, не давали злым духам подобраться ближе к человеческому жилью. Вран видел тонкую золотистую цепочку, которая тянулась от камня и уходила глубоко под землю. Он догадывался, что это боги отделили так Навь от Яви, неживое – от живого.

Не бывало еще такого, чтобы кто-то, кроме Кощея, нарушил древние законы. Вран думал, что оно того не стоило. Всего лишь одна девка, даже не полноценная ведьма, пока только тень ее. Понятно, почему старая Ягиня пыталась ее сберечь, – не хотела заново привыкать к другой молодице и в очередной раз обучать ее заклятиям. Утомительное это дело, особенно если живешь не первый век. Жаль, что Ягиня не выбрала кого-нибудь получше этой дурочки. Могла бы и раньше спохватиться, а не смотреть, как погибают остальные, уходя гулять с тенями Нави.

Врану приходилось бывать далеко за морем. Там люди жили в каменных городах, почти мертвых, но по-своему красивых. На оживленных улицах иногда мелькали колдовские огоньки, багряные и черные. То были ворожеи в цветастых платьях. Они медово улыбались и просили Врана сослужить службу. Платили щедро, только он их боялся, и не зря – видел, как злобно пылали очи ворожей, какая тьма поедала сердца. Служительницы Мораны, не иначе. Наверняка по ночам бегали к ее капищу с курами в руках.

Среди дивных заморских ворожей не было ни одной, которая обладала бы душой. Здесь, в Холмогорском княжестве, души были у всех, у колдунов и у простых смертных. А бледные слуги Мораны, видать, обменяли когда-то свое