Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другое дело – игоши. О, их в Радогощи было много. Ровно столько, сколько девок с несчастливой долей: одни влюбились в неровню, другие сбегали из дома летними вечерами, а третьих попросту обманули. Скинутые младенцы всегда возвращались. Одни тихонько завывали и плакали по ночам, не давая спать, другие же выползали и терзали горе-матерей. Калина рассказывала, что один такой вгрызся в живот родительницы и убил несчастную. Недаром Ягиня ругалась, когда слышала о гулящих незамужних девках. Ведьма корила их за то, что те отказывались пить снадобья, а после не знали, что делать с растущим животом, куда девать глаза от стыда и как потом общаться с односельчанами.
Василика еще раз окунулась с головой в бурную реку.
А ведь она могла бы сбежать, вернуться в деревню и стать хорошей травницей. Ягиня никогда ее не удерживала. Наверное, знала, что в груди Василики давно уже зародилось щемящее чувство любви к еловым лапам, запаху хвои, речным песням и даже нечисти. Она дышала вместе с Лесом, и он принимал ее. Чем громче шумели зеленые кроны, тем веселее становилось у Василики на душе. Духи Нави и те казались родными – мертвыми, холодными, но до жути близкими и понятными.
Василика промыла распущенные волосы и вышла из воды. Больше не было косы до пояса – неровно обрезанные кудри свисали чуть ниже лопаток. Девка отстригла их две седмицы назад и ничуть не жалела, наоборот, до ужаса хотелось похвастаться перед Калиной и сестрами. Мачеху наверняка хватил бы удар. Василика же чувствовала легкость, как будто с плеч спало тяжелое бремя. Раньше чернавки делали ей разные косы, вплетая в них цветные ленты или сияющие каменья, но теперь ни служанок, ни времени следить за волосами не было.
Вот только Ягиня не пускала Василику в деревню, повторяла, что она сможет показаться в Радогощи только через год, не раньше, и не без причины: часто девки, разочаровавшись в колдовском ремесле, сбегали в отчий дом, а родители на радостях принимали их. Но так не должно былоо быть – раз уж напросилась в ученицы, то должна дойти до конца или сгинуть при обучении.
Однажды Василика спросила у ведьмы, зачем они живут на Грани, смотрят, как веселятся духи Нави, и гоняют любопытных лешачат. Ягиня объяснила: это теперь в перелеске – покой и почти тишина, а раньше было совсем иначе. Духи бесновались, люди совались за пределы живого мира, умирали десятками и блуждали мертвецами, являясь родичам. Вот тогда-то и начали ведьмы селиться у самой Грани, чтобы отгонять нечисть и наводить порядок. Так и повелось. Девки с особой силой и страшными знаниями загоняли мертвых к мертвым и не подпускали к их царству живых. О том, что станется, если ведьмы и колдуны внезапно исчезнут, страшно было подумать.
Поначалу прежний порядок еще будет держаться. Люди не пойдут в непроглядный Лес, а духи не станут подманивать живых, пока не поймут, что никто не накажет их за это. Но как только подзабудется страх, начнется беззаконие. Сколько людей погибнет в Радогощи, пока найдут новую ведьму, сколько времени на это уйдет? Самое смешное, что в злодеяниях наверняка обвинят Ягиню. Пока поймут, пока наберутся смелости и найдут ту, которая согласится… О, вряд ли деревня выстоит!
Василика выбралась из воды, отряхнулась и накинула рубаху. Чистая ткань и чистое тело. До чего же славно! Сила бурлила внутри, переливалась золотом и обволакивала душу. Нет, не сбежит Василика – она станет защитницей Радогощи. Не испугается ни Мрака, ни духов Нави, ни певучих зубастых русалок. Будет принимать трех всадников, хозяйничать в избе, собирать травы под растущей или убывающей луной, временами оборачиваться лисицей и слушать, как шепчутся, соприкасаясь кронами, деревья. Они и теперь восхваляли теплое лето и страшились холодной зимы. Их сила растекалась под жарким солнцем и угасала, наставало время Мораны – лютое, беспощадное и волшебное. Время волхвования, восковых свечек и печного жара.
Одна зима, и Василика станет полноценной ведьмой.
Одна зима, и она вернется в Радогощь, переливаясь изнутри смарагдовым пламенем и думая о песне Леса даже в купеческом доме, рядом с сестрами и мачехой.
Одна зима – и сила, впитанная у алатырь-камня, раскроется внутри нее.
Так должно быть и так будет.
VI. Три всадника
Василика повесила рубашку сушиться, а сама побежала в предбанник. Смеркалось – значит, Мрак вот-вот заглянет в гости, и лучше ей не попадаться ему на глаза. А жаль, что нельзя в избу. В животе урчало от голода, да и любопытство не давало покоя. Что же все-таки случилось тогда? Только Мрак знает правду, но разве он расскажет? Василика не понимала, почему Ягиня вдруг сделалась ласковой и не отругала ее за побег.
Слишком много сомнений. Она не до конца представляла, что творилось вокруг. Да, за воротами по-прежнему завывали духи Нави, они где-то жгли костер и отплясывали, призывно звеня бубенцами, шептались деревья. Искорки мелькали в клейких листьях, а цветы… О, от них исходили такие дурманящие запахи, что вдохнешь – и позабудешь все на свете. Этим и пользовалась нечисть. Духи Нави вились возле самых ярких полянок, поджидая, когда же туда забредет живой человек.
Василике хотелось сделать что-то для Леса, послужить ему, закружиться в хороводе с мавками и назвать их всех неродными сестрами, – но осторожно, не делясь собственной кровью и не принимая хмельных напитков из их рук.
– Чего размечталась, девка? – уставился на нее хмурый Банник. – Попариться решила?
– Да нет, – ответила Василика. – Жду, пока хозяйка гостя встретит и спровадит.
– Не придет он, – покачал лохматой головой дух. – Ни сегодня, ни завтра.
– Откуда знаешь? – прищурилась Василика.
– Дык ведь это, – запнулся Банник. – Раз провинился перед хозяйкой, то еще седмицу не покажется.
Василика облегченно выдохнула, расправила плечи и покинула душную мыльню. По двору бегали куры, на крыльце лежал Всполох и спорил о чем-то с Домовым. Ягиня возилась в избе. В этот раз ведьма смешивала травы и готовила настойки. Еда остывала в печи. На столе лежали старые берестяные свитки со знаками, похожими на те, что Василика