– Я хочу пива, – сказал Ван Вейтерен.

– Здесь не ресторан, – устало ответила женщина и убрала непослушную прядь с лица.

– Я это заметил. Но дело в том, что доктор Бугенмуттер… или как там его зовут, черт возьми… прописал мне пиво в составе диеты. Это ускоряет процесс заживления. Не возражайте, а принесите мне бутылку.

– Уже за полночь. Может, вам лучше поспать?

– Поспать? – возмутился Ван Вейтерен. – Я расследую преступление. Вы должны быть мне чертовски благодарны. Между прочим, речь идет об убийце двух женщин. А вы теперь мешаете следствию… Ну?

Она со вздохом исчезла, а через пару минут вернулась с бутылкой и стаканом.

– Вот так бы сразу. Хорошая девочка.

Она зевнула:

– Вы сможете налить сами?

– Постараюсь, – пообещал Ван Вейтерен. – Я позвоню, если вдруг промахнусь.

Во время чтения последних четырех-пяти вырезок комиссар предвкушал, как прохладная, бодрящая струя пива потечет по его горлу, но реальность превзошла все его ожидания.

Ван Вейтерен довольно рыгнул. «Божественный напиток, – подумал он. – Теперь посмотрим! Что мы имеем?»

Не так уж много, однако. И в то же время много в количественном отношении. Газеты громко трубили о первом процессе, и это мягко говоря.

До сих пор он прочел только малую толику, но выбор Мюнстера был продуманным и показательным: огромное множество инсинуаций и домыслов по поводу характера Верхавена, довольно подробные записи судебных прений. И все более ясные прогнозы относительно виновности.

Верхавен. Это должен быть Верхавен.

Однако фактов немного. Как он и предполагал, вещественных доказательств – раз-два и обчелся. В сущности, их почти нет. В целом дело основано только на косвенных уликах, но даже их явно недостаточно. Неоспорим тот факт, что, если быть точным, недостает и того и другого.

Никаких конкретных доказательств.

И, собственно, почти никаких косвенных улик, указывающих на Верхавена.

Ничего.

Но его все равно осудили.

«Естественно, в результате законного суда и следствия, – подумал Ван Вейтерен и приложился к бутылке. – Я мог бы отдать часть пива, чтобы только там побывать».

Но, черт возьми, почему его осудили?

Конечно, газеты и общественное мнение оказывали некоторое давление, но не настолько же слаба судебная система.

Нет. Здесь что-то другое, он это чувствовал.

Характер.

Леопольд Верхавен как человек и как личность. Его прошлое. Его поведение в суде. Общественному мнению удалось проникнуть в сознание присяжных и служителей Фемиды. Вот в чем тут дело.

Вот почему его осудили.

Потому что Верхавен был одиночкой. Рассмотрев его через призмы и лупы глазами всех этих журналистов, Ван Вейтерен не мог прийти к другому заключению.

Человек, выпавший далеко за пределы общества, человек, от которого проще всего было отвернуться.

Не такой, как все.

Убийца?

Сделать мысленно этот шаг очень легко, он понял это за долгие годы жизни, а если шаг уже сделан, то ступить обратно совсем не просто.

А роль?

Не здесь ли скрыта вся суть?

Это странное обстоятельство, о котором не поленился написать ни один журналист. Что Верхавену вовсе не претит роль подозреваемого. Наоборот. Кажется, что ему нравится сидеть за решеткой, находясь под пристальным взглядом журналистов. Не то чтобы он зазнался или почувствовал себя королем, но все же: что-то было в его поведении… одинокий и сильный актер в роли трагического героя. Так его воспринимали, а он и хотел казаться таким.

По крайней мере, что-то в этом роде.

Не поэтому ли его осудили?

«Если бы только я был там и мог на него посмотреть, мне бы всё стало ясно», – подумал Ван Вейтерен и допил бутылку.

Сама история внешне казалась и простой, и непостижимой одновременно.

В ту субботу Верхавен вернулся домой около пяти, по свидетельству соседей и его самого. Беатрис дома не было, и на этом всё. Но только по его словам. Никто из соседей не видел их обоих позже в те выходные. Электрик Мольтке оставил Беатрис в субботу в час дня, а Верхавена видели в деревне в воскресенье после шести вечера. Больше ничего. В остальном – никакой информации.

Масса времени. На что угодно. Единственное, что показала судмедэкспертиза, это что Беатрис убили в промежуток с субботы по воскресенье. Ее задушили и изнасиловали. Или, может быть, наоборот. Изнасиловали и задушили. Она была голой; половой акт имел место, но следов спермы не обнаружено.

«Но если, – размышлял Ван Вейтерен, – преступление совершил кто-то другой, то очень даже возможно, что это произошло как раз в эти послеполуденные часы – между часом и пятью. С момента ухода домой Мольтке и до прихода Верхавена».

Или что ее выкрали в это время.

Неопровержимо?

«Еще бы!» – решил он. С грустью глянул на пустую бутылку и перешел к чтению протокола из зала суда.

«День второй. Прокурор Хагендек допрашивает обвиняемого Леопольда Верхавена.

24 мая. 10.30 утра

X.: Вы утверждаете, что невиновны в смерти вашей невесты Беатрис Холден. Это правда?

В.: Да.

X.: Расскажите о ваших отношениях.

В.: Что вы хотите знать?

X.: Например, как вы познакомились.

В.: Мы встретились в центре Линзхаузена. Мы были одноклассниками. Он поехала ко мне домой.

X.: Уже в первую встречу? У вас сразу начались отношения?

В.: Мы знали друг друга давно. Ей был нужен мужчина.

X.: Когда она к вам переехала?

В.: Через неделю.

X.: То есть это было в…

В.: Ноябре шестидесятого года.

X.: И она жила у вас с того времени?

В.: Конечно.

X.: Все время?

В.: Она навещала иногда свою мать и дочь. Один раз ночевала в Ульминге. В остальном да, все время.

X.: Вы обручились?

В.: Нет.

X.: Вы собирались пожениться?

В.: Нет.

X.: Почему?

В.: Мы были вместе не для этого.

X.: Для чего вы были вместе?

(Ответ Верхавена стерли.)

X.: Понимаю. Вы ссорились?

В.: Иногда.

X.: Случалось ли, что вы ругались?

В.: Случалось.

X.: Бывало, что вы били Беатрис?

В.: Ее никто не заставлял это делать. Она была пьяна и в истерике. Потом она вернулась.