class="p1">Прежде, чем женщина уходит, я заполняю грубо сколоченную ванну горячей водой, литр за литром. Ама добавляет в воду несколько листьев мяты, которые должны успокоить мою раздражённую зудящую кожу.

«Ванна» представляет собой не более чем погружение в серый чан с обжигающей водой. Огромное ведро, в которое я с трудом смог влезть, но должен признать: возможно, это лучшая ванна в моей жизни. Горячая вода — это роскошь, которой я был лишён в течение последних шести дней, поэтому купание настолько освежает, что я едва не засыпаю в этом тесном чане.

Расслабляюсь в воде до тех пор, пока она не остывает, а потом вылезаю, окидываю свои изодранные шмотки на полу насмешливым взглядом и надеваю мужскую одежду, которую мне оставила Ама.

Натягиваю слегка тесноватую серую футболку (с некоторым трудом из — за жгута), а потом запрыгиваю в шорты цвета хаки.

Поднимаю руку к лицу, ощупывая отросшую щетину, и отчаянно желаю взглянуть в зеркало, которого, кажется, нигде нет.

Звук открывающейся двери заставляет меня резко выскочить из ванной с мокрыми волосами. В гостиной я с удивлением обнаруживаю высокого мужчину с чёрными волосами и широкой простодушной улыбкой на лице. Нос у него острый и длинный, а глаза большие и карие. Лицо Амы. Это, должно быть, Вихо.

Когда Ама о нем упомянула, я ожидал увидеть ребёнка… но это скорее мужчина, чем мальчик: широкоплечий ухмыляющийся юноша с сильными руками и длинными ногами. Его лицо — точная копия лица матери: доброе и красивое.

Но если Ама — это сияющий маяк традиций, то Вихо — ворота в современность. Ноги Амы обуты во что — то вроде мокасин из оленьей кожи; Вихо носит кроссовки на резиновой подошве. Ама одета в платье длиной в три четверти с розовидным узором; Вихо щеголяет в клетчатой футболке и рваных джинсах.

— Как дела, братишка? — произносит он, заметив меня, и идёт, не останавливаясь, прямо навстречу. Он обхватывает моё здоровое плечо большой рукой и протягивает другую для рукопожатия. Его речь не так сбивчива, как у матери, со слабозаметным акцентом. Я с благодарностью улыбаюсь его восторженному лицу, оценивая ту подростковую энергию, что он излучает.

— Вообще — то, неплохо, — отвечаю ему. — Думаю, я должен поблагодарить тебя за помощь.

— Никаких проблем. Правда, не парься, старик. Я имею в виду, моя мама посчитала опасным выходить и проверять… — Он бросает взгляд в сторону Амы, складывающей импровизированный матрас, на котором я спал. — Мы видели вспышку. Тебе повезло, мы могли бы и не обратить на это внимания, если бы Кэт не попросила нас. Она очень испугалась, когда небо осветилось красным. Мы привезли тебя сюда на тележке, прицепив её к моему грязному велику. Это было классно, — продолжает Вихо, озорно улыбаясь под нахмуренным взглядом матери.

Но я больше ничего не слышу.

Сердце громко стучит при звуке имени Кэт, я уверен, такая скорость не встречается в природе. Входная дверь снова открывается, и я почти верю, что сейчас отвлекусь от нарастающей тревоги, пока не понимаю, что новоприбывший — не кто иной как моя ледяная красавица.

Её лицо выражает молчаливую досаду, когда она втаскивает в комнату два больших ведра и ставит их на пол. Её уши, должно быть, горят, так как она смотрит прямо на Вихо, который всё ещё говорит о ней. Затем она отворачивается и встречается взглядом со мной. Её ледяные глаза широко распахнуты и пронзительны.

Что — то незримое происходит между нами, потому что я слышу, как Ама и Вихо о чём — то переговариваются на своём языке, а потом выходят, оставляя нас вдвоём.

Натянутая нить внутри меня обрывается, и прежде, чем я успеваю осознать, я уже резко направляюсь к Кэт, которая оставляет в покое уже не имеющие значения вёдра, и медленно отступает назад, протягивая руку к двери, через которую только что вошла. Я внимательно слежу за ней, когда она выходит на улицу.

Останавливаю её, хватая за руку, и прижимаю к стене деревянного дома Амы. Использую здоровую руку, чтобы зажать девушку между стеной и собой, опасаясь, что Кэт исчезнет в ту же секунду, как я выпущу её из поля зрения.

Несмотря на растущую ярость и напряжение в горле, я могу произнести лишь одно слово:

— Объясни, — говорю я, глядя в её хрустальные глаза, используя тепло своего взгляда, чтобы растопить этот чёртов лёд.

Она смягчается, когда начинает говорить. Но вместо того, чтобы чётко сформулировать свои слова, она выплёскивает их: извергает в головокружительном порыве, которого я совершенно не ожидал. Стою неподвижно, словно статуя, а Кэт говорит, не переводя дыхания. Я тоже не дышу, просто слушаю.

— О’кей, я проделала весь этот путь сюда, в Теннесси, для написания статьи. Ама и её сын Вихо были моими зацепками, и у меня была назначена с ними встреча в закусочной неподалёку от озера Теллико, но вышло так, что я уснула в автобусе. Потом случилась авария. И ты… ты случился. — Это привлекает моё внимание, заставляя грудь неприятно сжаться. — Всё пошло не по плану. Я… я хотела сделать кучу вещей, но не сделала. И я решила отправиться сюда, не сказав тебе об этом, поэтому и вела нас всю дорогу. Я не была уверена, что мы доберёмся, поэтому решила на всякий случай оставить тебя в безопасном месте и идти одной. Я шла, пока не оказалась достаточно близко, чтобы столкнуться с одним из соседей Амы, который в итоге привёл меня к ней. Это чистая правда. Вот и всё.

Беру паузу и не двигаюсь, давая мозгу переварить то, что Кэт только что сказала. Её слова не были отдельными предложениями, лишь цепочкой слов, состоящей из различных деталей, что резко обрываются в конце.

Делаю глубокий вдох, прежде чем начать говорить. Когда она только начала свой рассказ, я уже понимал, что он меня не успокоит. Моя ярость всё так же сильна, как и вчера, когда она бросила меня одного в палатке.

Ударяю рукой о стену, но Кэт даже не вздрагивает, и разражаюсь гневной тирадой в её адрес:

— Ты, нахрен, с ума сошла, Кэт? Ты рисковала всем! Моей жизнью. Своей. Мы могли погибнуть! Нам чертовски повезло остаться в живых, и это не благодаря тебе! Я не встречал никого более безответственного, чем ты. Ты ведь нихрена не соображаешь, да?! Ты безрассудна. Неосторожна. Импульсивна. Неудивительно, что ты потеряла свою писательскую работу.

Кэт резко вдыхает, и я тут же жалею о своих словах, молча ругая себя за то, что прибег