Благодаря дарованной нам «сверху» свободе слова, — а завоеванного кухонного свободомыслия мы и так никому не уступали, — обе эти взаимоисключающие доктрины усиленно насаждаются в наши головы в виде лозунгов патриотов о возрождении духовного наследия нации и призывов либералов к материальному благополучию посредством признания указанных ценностей. Но Россия — не место для брожения умов, раскачивать лодку в России — дурная затея, поэтому от сшибки этих двух радикальных течений, скорее всего, возникнет третья сила. И я заранее снимаю перед ней шляпу, ибо понимаю, какие заморочки ее поджидают: чтобы не отпугнуть Запад и либерально настроенных сограждан, ей придется перенять кое-что из риторики «правых»; чтобы заручиться поддержкой большинства избирателей, ей не обойтись без патриотических воззваний «левых» и заигрывания с церковью. Спрашивается: чего ради ей эта дурацкая нервотрепка? за каким чертом ее понесло во власть? Ответ вполне предсказуем: исключительно ради самосохранения нации и выживания государства. А для этого нужно вернуть потерявшей управление лодчонке прежний курс и держать его впредь аккурат посередке между восточным и западным берегами. Кому-то этот пролив покажется безбрежным океаном, а я в нем вижу — всё то же застойное болото, которое, по-видимому, и является естественной средой нашего обитания. Остается уповать только на чудо и непознанные еще законы природы, с помощью которых барон Мюнхгаузен, схватив себя за волосы, выбрался вместе с конем из болота.

— Ну вот, опять всё мрачно и нет никакого выхода, — с гнетущей печалью заключаю я, и тут же обращаюсь к себе с вопросом, который, наперекор всем правилам грамматики, переношу уже в следующий абзац:

— Откуда в тебе столько ядовитого пессимизма? «Застойное болото» — скажешь тоже! А где, по-твоему, клюква с морошкой может расти, как не на болоте! А брусника! А черника с голубикой! Любишь вареники с голубикой? То-то же! Болото — это неотъемлемая часть российского пейзажа, к которому, как к родниковому источнику, освежающему своей чистотой и прохладой, тянется исстрадавшаяся душа пессимистически настроенного интеллигента, утратившего связи с самодовольным Отечеством, но сохранившего глубокую привязанность к своей тишайшей малой Родине. Чем сиднем сидеть в своей московской квартире, пошел бы лучше подышать свежим воздухом. Давай, развей свою унылую тоску, нечего кукситься, бери лукошко, надевай резиновые сапоги…

— Да я и так их на Родине почти не снимаю.

— …вот и замечательно, только время сэкономишь. Отправляйся-ка ты, братец, на прогулку по окрестностям малой Родины. Сначала пойдешь вдоль деревни, за молодым подлеском свернешь направо, и дальше так потихоньку начинай забирать в глубь леса, но не сильно, чтобы не пропустить просеку, ведущую к старому ельнику. Как дойдешь, отдышись, перекури чуток, а уж после не спеша, маленькими шажками, обходи его с краю. Только теперь уж гляди в оба. Ну куда ты погнал-то? Не видишь, что ли? Вот, смотри, в зеленом мху прячутся еловики, поэтому ступай осторожно, не придави ненароком, хотя, конечно, такую яркую шляпку трудно не заметить. А когда уж заметил, умерь волнение и медленно опускайся возле гриба, не забывая при этом поглядывать по сторонам, и как увидишь еще один, а чуть впереди и третий, тогда уж спокойно садись на корточки и двумя руками заваливай мох, — а он такой мягкий, высокий! — добирайся до основания ножки, и так аккуратно, под самый корешок, срезай ее ножичком, — или ты предпочитаешь выдергивать? — и вот он, красавец, уже у тебя в руках, переливается своими бурыми оттенками от красноватого до каштанового на гладкой сухой шляпке и напоминает о соседях, чтобы ты и их случайно не забыл. Да как уж тут забудешь! Лично я скорее налоговую декларацию забуду подать, чем тут их одних оставить. А на обратном пути обязательно заверни на старую сосновую проселочную дорогу. Вот тут уж будь очень внимателен, потому что гриб здесь стоит ростом с мизинец, этакий крепенький мужичок с ноготок, как раз целиком предназначенный для маринада. Поэтому в таком месте лукошко лучше поставить, сесть на землю, закурить сигаретку и, как из бинокля, плавно переводя взгляд от одного пятачка к другому, осмотреть весь участок подле себя, отмечая в памяти все пупырышки боровичков над землей. Неудачным можно назвать тот день, когда корзинка окажется заполненной только наполовину. Ну, так это не страшно, ведь завтра ты отправишься в другое место — в березовую рощицу у развилки трех тропинок. А сегодня тебе еще надо успеть перебрать грибы, воды натаскать, затопить баньку, попариться, посиживая в перерыве между первым паром и вторым заходом в обмотанном вокруг бедер полотенце с цигаркой во рту на собственноручно сколоченной лавочке под высокой березой и мелким орешником. А там уж, глядишь, и местные алчущие жители подтянутся со своими наболевшими проблемами касательно судьбы основного вопроса философии и участи оборотных средств. И так с чистым телом и просветленной душой, коротая наступающий вечер в лучах предзакатного солнца за плавным течением благочестивой беседы на вечную тему бытия и сознания, уговоришь ты с ними бутылку беленькой, чтобы завтра поутру проснуться помолодевшим и с новыми надеждами на то, что уж в березовой рощице у развилки трех тропинок тебе непременно повезет. И пока твоя Мирыч будет еще спать, можешь побродить до завтрака с полчасика за околицей в сосновом бору в поисках проклюнувших за ночь боровичков, чтобы, придя домой, сунуть их под нос этой соне и разбудить ее восхитительным ароматом утренней лесной росы, настоянной на грибной свежести.

— Ну а если, как ты говоришь, повезет мне только завтра, в березовой рощице у развилки трех тропинок, тогда, спрашивается, на кой ляд мне сдался сегодня какой-то вулкан на Канарах?

— Э, не скажи, — отвечал я себе же. — Вулкан — дело хорошее, и слава богу, что он попался тебе на пути. А то бы так и ковырялся в своей березовой рощице у развилки трех тропинок. Ведь ты со своим счастливо-идиотским выражением лица, шастая с азартом грибника по окрестностям малой Родины, совершенно выпадаешь из общей картины, не вписываешься в страдальческую панораму истории большой Родины. А ведь уже не мальчик! Пора бы и о душе подумать. Боровички и подлещики, дружок, — это всё будничные, умилительные суррогаты душевного равновесия, так сказать, равнинный эрзац умиротворения духа. Только в борении с собой, преодолев соблазн душевного комфорта и свои многочисленные слабости, изведав испытания на долгом восхождении к вершине, ты, быть может, сумеешь хотя бы на йоту приблизиться к постижению тайны, что скрывается за бесконечным и благородным стремлением человека к нравственному совершенству, познанию истины, самого себя, в конце концов.

— Зачем столько приторного литературного сиропа? — с раздражением пробубнил я, глядя в сторону спрятанной за облаками вершины вулкана. — Прямо какой-то тошнотворно-сладкий ликер! Пора бы и разбавлять научиться. Не можешь, что ли, просто сказать: «Надо, Федя. Надо!»

С такими вот невеселыми мыслями под стать погоде начиналось мое собственное духовное горовосхождение в материальном мире фешенебельной Европы, — не то заурядное восхождение, которое я каждодневно проделываю у себя в Кузьминках, равнодушно следуя через мусорные завалы на шестой этаж к домашним покоям, а, может быть, единственный, самый главный в моей жизни подъем для разгадки собственного «я». Я спрашивал себя: «Хватит ли у меня сил и воли, чтобы выдержать это нелегкое испытание на пути к самоочищению через темный смрад облаков и водные хляби? Хватит ли у меня мужества, чтобы преодолеть эти Дантовы круги ада и узнать великую тайну, окрашенную в божественный цвет бездонной голубизны неба с белоснежной примесью вулканического нимба?» И не находил ответа…