— Бывал. Примчался встрепанный, полусумасшедший человек и принялся кричать, что как только он свергнет Ваше Величество, так принц Кортни женится на Елизавете. Леди Елизавета просто сбежала от него, потому что однажды уже бывала обвиненной в связи с лордом Сеймуром только потому, что виделась с ним на глазах у королевы. А намерения человек может иметь любые, почему мы должны отвечать за чужие намерения, о которых можем даже и не знать?

— Почему она не сообщила мне?

Я как можно спокойнее пожала плечами:

— Просто боялась, чтобы снова не обвинили в желании выскочить замуж без вашего ведома. А потом вы просто разбили Уайата. В Доннингтоне все узнают много позже…

— Но в Доннингтоне все против испанцев.

— Не больше, чем в Лондоне. Англичане везде против иностранцев, неважно, испанцы это или французы. Конечно, леди Елизавета хотела бы видеть своим королем англичанина, а не испанца, но она никогда не оспаривала и не осуждала ваш выбор. Ваш выбор — это ваш выбор. А не нравиться может многое…

Мария вздохнула:

— Уайат сказал перед казнью, что она ни при чем.

Я чуть не заорала: «Ну вот!» Но Мария сдаваться не собиралась и вернулась к своему первому обвинению:

— Леди Елизавета лжива. Она слушала мессы, пока этого требовала я, а сейчас даже в Тауэре не желает этого делать!

Ясно, ей нужно моральное оправдание перед собой, это стоит использовать. Для таких набожных, как Мария, малейшие душевные сомнения куда более мучительны, чем даже зубная боль. А я тебе этот больной зуб в душе ковырну! И буду ковырять, пока ты либо не выпустишь Елизавету, либо… либо не отправишь меня к ней. Лучше первое. Как-то безопаснее…

Только не перестараться, она баба малость не в себе, но умная.

— Ваше Величество, разве легко изменить веру той, что с раннего детства была воспитана иначе? Дайте леди Елизавете время, чтобы она все обдумала и сделала это не под давлением, а добровольно. Стоит ли заставлять принимать истину силой, может, лучше довериться времени, чтобы леди приняла ее сама?

Губы Марии снова сжались, ноздри и без того широкого носа раздулись, сделав лицо неприятным.

— Я не могу освободить леди Елизавету! Снова ее именем будут заговоры!

Тьфу ты, противная баба! Чуть не пнула ее ногой.

— Вы разбили ваших противников, и они не скоро соберутся с силами, если вообще соберутся. Сейчас вы сильная королева и счастливая невеста. Не омрачайте свой праздник сознанием, что леди Елизавета находится в тюрьме. Поверьте, она не столь опасна для вас, чтобы держать ее в Тауэре, она не столь смела и решительна, чтобы доставлять вам неприятности.

Мария посмотрела на меня как-то так, что мне совсем расхотелось продолжать разговор. Да уж, если здесь и милосердие, то для избранных, видно, оно не для тех, кто числился во врагах Ее Величества или врагах Церкви. Во взгляде королевы я явно увидела дверь камеры Тауэра.

Так… Если что, пока отступим, хотя, кто знает, сколько у меня еще времени, ладно если для Рыжей это будут лишние дни в Тауэре, только бы не закончилось эшафотом. Я почти готова была заорать, что справедливые королевы не казнят по наговору.

Ее сопровождающие уже вовсю шипели, словно клубок змей или стадо гусей.

— Я подумаю над вашими словами.

Хотела бы я еще знать, что именно ты придумаешь. Ладно, давить дальше пока не только бесполезно, но и опасно. Теперь оставалось ждать, что в душе королевы возьмет верх — ее пресловутая совестливость и милосердие или все-таки страх перед младшей сестрой.

Временами это ожидание становилось просто невыносимым, Рыжая сидела в Тауэре, и я ничем помочь ей не могла. Единственное, что пока можно было делать — живым укором чаще попадаться на глаза королеве. Я придумала, как это сделать эффектнее — отправилась на ближайшую же мессу! Меня попытались не пустить; в ответ на недовольное шипение старых клуш я смиренно возразила, что мне позволено присутствовать на королевской мессе вместе с леди Елизаветой.

— Но ведь сама леди Елизавета в Тауэре!

Я точно подгадала момент, Мария уже приближалась и все слышала, как и мои следующие слова:

— Леди Елизавета пока в Тауэре по чужому наговору. Как только Ее Величество разберется, мою хозяйку выпустят, и я не хочу, чтобы она меня упрекнула в пропуске мессы. Я представляю здесь не только себя, но и леди Елизавету!

После этого я постаралась осторожно ретироваться, то есть затеряться в толпе противных старых теток, окружавших королеву. Тетки шипели, как гусыни, и вовсю старались отодвинуться от меня подальше. Мне это даже нравилось, потому что воняло от них, как от бомжих. Они что, исподнее не меняли годами, что ли? Бедная Мария, она вынуждена постоянно находиться вот в таком окружении!

Я оглядела толпу ханжей, старательно изображавших набожность. Вот в набожность самой королевы верилось, а относительно этих вонючек не очень. Было откровенно жаль Марию, тем более я знала ее будущее, знала, что ей принесет брак с красавцем Филиппом.

И все-таки мое постоянное присутствие служило раздражителем совести королевы. Хорошо бы только окончательно довести ее еще до приезда Филиппа Испанского, а еще, чтобы это раздражение не вылилось против нас с Елизаветой, а ведь можно перестараться и оказать медвежью услугу Рыжей. Да и самой в Тауэр как-то не слишком хотелось…

Я стала немного осторожней, а то и правда надоем королеве, отправит к Елизавете составлять компанию, а потом забудет. С глаз долой, как известно…

Каждый день, как по лезвию ножа, каждый день ждать не просто неприятностей, а сообщения о казни Елизаветы или грохота закрывающейся двери камеры Тауэра. Ничего себе командировочка в веках, ну, Антимир, удружил, вовек не забуду! Зато я, кажется, научилась ценить каждый день. Ну если только ради этого меня отправлять в шестнадцатый век, то миссия выполнена. Однако вокруг ничего не менялось, по утрам вокруг был все тот же Лондон, и я понимала, что чего-то в мировой истории еще не доделала.

— Леди Елизавета, казнен сэр Томас Уайат, перед смертью он сказал, что вы не виновны и ничего не знали о заговоре.

Ей бы вскрикнуть, но на это даже сил не было. Медленно проползла мысль: какая теперь разница? Знала… не знала… сидеть в Тауэре, ожидая своей казни, можно и без таких подробностей. Главное для королевы — этот заговор был под ее именем.

А во внутреннем дворе Тауэра все стучали молотки…

— Вам разрешено гулять… — В голосе коменданта Тауэра сэра Джона Бриджеса сквозило сочувствие.

И снова хотелось усмехнуться: перед казнью дают подышать свежим воздухом, чтобы не упала без чувств после вони камеры? Но от прогулки не отказалась, это было бы глупо, камера столь загажена, что внутри дыхание спирает от вони. Говорят, Кэтрин Говард к эшафоту пришлось почти нести на руках, от страха та потеряла способность двигаться. А вот ее собственная мать Анна Болейн картинно положила голову на плаху и перед этим произнесла фразу: «Моя дочь будет королевой!» Было бы смешно, не будь столь грустно — королевой без головы! Таких в Англии еще не бывало.