– А если оно повторится, это состояние аффекта?

– Оно повторится у меня, если я останусь одна, – зло сказала Надя. – Вот вы тут планы спасения разрабатываете, в чип-и-дейлов играете. Для вас это приключение, будто играете в куклы или в морской бой. А для меня это моя жизнь. Это я, беременная, должна пойти к чужим людям и упасть им в ноги. А вы по домам к мужьям под мышку пойдете. Не надо судить людей со своих колоколен, они разные у всех. С ваших теплых колоколен моей не видно совсем. И ваш план – это как наивный рисунок ребенка фломастерами на ватмане: тут пиф-паф! – убьем злодея, тут бумс! – прилетела фея и превратила золушку в принцессу. Айда на нашу планету, девочки. Тут все гораздо сложнее. Тут живые люди живут, неидеальные. И не судите их за то, что в их кроватках нет подушечек с розовыми рюшами…

Я зарделась. Почему-то решила, что это камень исключительно в мой огород.

Ночью я опять не могла заснуть.

Мысленно рассуждала, что я вот лежу на сохранении ребенка в городской больнице. Анализы не идеальны, и я готова на все, чтобы малыш родился здоровым. Это мой способ его защитить и сохранить – прогнать белок и лейкоциты.

А кто-то готов лечь в кровать с человеком, который может ударить. Женщину и ребенка. Это опаснее плохих анализов, но человек осознанно делает этот выбор. Почему?

А на другой чаше его весов – истерзанная, растоптанная гордость, зависимость от благосклонности чужих людей или, что еще хуже, заброшенная хибарка на краю деревни с покосившейся печкой, и полное бесперспективье.

И я со своей розовой подушечкой и нарядным мужем, передающим персики во внеурочное время, не вправе никого судить. Особенно ее.

Я сходила в душ. Вернулась.

На тумбочке стояла больничная тарелочка, а на ней – зефир. Надя угостила.

Она выглядела отстраненной и виноватой.

Я не хотела обижать Надю. Точнее хотела. У меня было чувство, будто Надя обидела меня.

Будто я инвестировала свое время, эмоции и ресурсы в ее судьбу, а ей не пригодилось.

С другой стороны, она не просила меня ни о чем. Никого из нас не просила. Просто имела несчастье попасть в нашу сердобольную палату и имела неосторожность расплакаться при нас. Дальше – это все была наша инициатива.

Я увидела, что зефир лежит у всех нас, и у каждой Светы тоже. И никто из нас к нему не притронулся.

Но, по сути, предъявить Наде нам нечего – только свои несбывшиеся роли великих спасительниц.

Я не адвокат ее неродившегося ребенка, который живет в животе, покрытом гематомой. Надо просто взять и откусить этот чертов зефир.

И сказать:

– Какой вкусный и свежий зефир!

Это будет означать: «Надя, прости, что лезем в твою жизнь. И причиняем счастье».

Мне нравится одна знаменитая мысль: «В семье двух психологов фраза „этот кофе ужасен“ означает лишь то, что кофе очень плох».

Очень часто в семьях бывает так, что человек говорит: «Какой ужасный кофе!» – но при этом ненавидит не сам кофе, а человека, который его сварил.

Я смотрю на Надю, и мне хочется сказать ей: «Какие ужасные цветы, эти астры, Надя!» И в этот момент я буду ненавидеть не цветы, а того, кто их принес.

Зефир тоже принес он, но подарила Надя. Я не знаю, как поступить.

Надя смотрит в окно. Уже час стоит и смотрит. Наверное, она плачет, но нам не видно. Наверное, надо ее обнять, но так сложно переступить через лохматые астры.

– Я получила урок, девочки. Теперь нужна работа над ошибками, – вдруг говорит Надя кому-то в окне. – Я не дура. Все это, когда случилось… Я как-то поняла, что я не жена, а бесприданница. И что со мной вот так можно. А если что, то всегда есть астры. А со мной так нельзя. И астры – это просто астры. Для души нет крема с облепихой, а там тоже синяк. И он не пройдет. Он оставит рубец навсегда. Я дам шанс. Не ему, как он просит, а себе. Попробую простить. Вдруг это все, правда, как страшный сон. А если нет…

Надя замолчала. Голос ее дрожал.

– А если что, у тебя есть мы, а у нас есть план, – сказала Света, подошла и обняла Надю.

– Может, он и дурацкий, но он хотя бы есть, – сказала вторая Света.

– Я лично его придушу, если что, и букет этот первоклассника знаешь куда засуну? – сказала третья Света, и мы все засмеялись.

– Девочки, что бы я без вас делала, – вздохнула Надя.

Я откусываю кусок зефира. Он свежий и мягкий, я такой люблю.

– Какой вкусный зефир, Надя, – говорю я громко. – Спасибо.

Эта фраза означает, что жизнь очень сложная. И что с моей колокольни видно, что Наде нужна поддержка, а не советы, а это, как выяснилось, не одно и то же. И что я очень люблю зефир.

У психологов есть такое забавное упражнение – рисунок в четыре руки.

Оно диагностирует степень взаимопонимания между владельцами рук, будь то муж и жена, мама и ребенок, брат и сестра, не важно кто.

Перед участниками кладут чистый лист бумаги. Задача: нарисовать общий рисунок, не договариваясь, молча, не комментируя свою идею и ход мыслей. Рисуем по две линии. Сначала один человек – две линии, потом другой – и так по очереди.

И вот, скажем, жена рисует две линии. Думает: «Отличные рельсы я нарисовала, сейчас муж дорисует шпалы, и вместе мы нарисуем в итоге красивый поезд с вагонами на рельсах».

А муж думает: «Хм, наверное, это основание дома, надо дорисовать крышу», – и рисует крышу.

Жена злится: «Ну вот, это не шпалы, которые я хотела, а какая-то… елка?

Ну да, наверное, елка. Ну, раз елка, значит, придется ее и дорисовывать», – и рисует еще две палки, типа ветви.

Муж смотрит и думает: «Всю задумку мне сломала, такой дом мог бы быть. А теперь что? Елка какая-то… Пусть сама выкручивается…», – и дорисовывает елке еще ветвей.

Психолог в этот момент наблюдает за художниками, пытается понять, насколько сильно злит их эта раскоординированность. Ведь каждый из них сейчас ломает планы другого, создавая поверх них свой, новый план.

Как на такие вещи реагировать правильно?

Этот тест не только на взаимопонимание, но и на то, как человек умеет адаптироваться к сломанным планам.

Весна 2020 сломала планы на жизнь всей планете. Люди собирались по своим делам и вдруг узнали, что никуда идти не надо: там, на улице, опасно. А дома – безопасно.

И надо научиться жить дома. И именно дома теперь – вся жизнь.

Жить дома – это новая реальность. Дом, даже если он большой, маловат для жизни.

Я однажды смотрела фильм, и там один враг сказал другому: «Эта планета слишком мала для нас обоих». Это означало, что кому-то из них нужно катапультироваться на другую планету.