…Кстати: номера оказались фальшивыми. Под ними были другие – чистенькие, не забрызганные грязью. Московские.

Я успела бросить только один взгляд на все это. Двое бритых оказались проворными ребятами. Один мгновенно встал в боевую стойку каратиста и попытался достать меня ударом с правой ноги. Второй действовал еще оперативнее: он выхватил из-под куртки пистолет и, направив на меня, заорал:

– Лежать, сука, замочу!

Но выстрелил не в меня, а в Сванидзе, который сидел в машине. Меня-то, кажется, этот белобрысый велел взять живой. Пуля рассадила лобовое стекло и наверняка угробила бы Берта, если бы он сохранял прежнее положение. Но, на его счастье, он слишком впечатлился моим ударом, отчего и высунул в окно голову с всклокоченными волосами и выпученными глазами. Пуля всего лишь продырявила подголовник кресла.

После этого и худший идиот, чем мой Берт Эдуардыч, понял бы, что из машины пора вываливаться. Он открыл дверцу – единственную уцелевшую переднюю дверцу – и плюхнулся в грязь, разбрызгивая жирные ошметки. Дальше наблюдать жизненный путь г-на Сванидзе я не могла. Потому что один из амбалов накатился на меня, как на шарнирах, на коротких мускулистых ногах и выбросил вперед мощный, размером с недозрелый арбузик, кулак. Если бы он попал мне в лицо, то мне, несчастной хрупкой девушке, потребовались бы в лучшем случае услуги стоматолога и пластического хирурга, а в худшем я поступила бы на попечение патологоанатома. Но, к счастью, я успела уклониться от его выпада. Холодная ярость заворочалась во мне. Да, это подала признаки жизни пантера, разбуженная много лет назад Акирой и ни на мгновение с тех пор не умиравшая во мне. Я выгнулась и, выбросив вперед руку, ударила его в солнечное сплетение. Мышцы у него были отличные, упругие, но тем не менее это не помогло: против острейших титановых «когтей» любой мускул – не прочнее гнилой нити.

Он молча отскочил, согнулся и, приложив ладонь к животу, тут же отнял ее: ладонь окрасилась кровью. Второй здоровенный, тот, что стрелял в Берта, увидев, как я приложила его напарника, не стал мудрствовать, а просто прицелился в меня. В ноги. Быть может, и несдобровать бы мне, но произошла осечка – выстрела не прозвучало. И я ударила сначала по руке этого идиота с зажатым в ней пистолетом, а потом, когда он раскатисто взвыл и схватился за покалеченную кисть, ткнула каблуком туфли под коленную чашечку. Парень рухнул как подкошенный.

Нет, определенно они не ожидали от меня ничего подобного. Напрасно. Ведь у меня еще остались силы, чтобы парировать удар того лысака, которого я поразила в солнечное сплетение, он перестал изображать из себя знатока восточных единоборств и попер на меня в лучших традициях русского кулачного боя. Да, от его удара я уклонилась…

Но вот уклониться от тычка толстяка, который очухался от удара о бампер джипа и с багровым лицом ринулся в атаку, не успела. Жестким, как полено, ребром ладони с короткими пухлыми пальцами он саданул мне по шее. Ощущение было примерно таким же, как если бы на тебя из окна упал этакий массивный цветочный горшок.

Я рухнула на асфальт, перед глазами полыхнула слепящая белая пелена, и в ту же секунду я почувствовала непереносимую, раздирающую боль в левом боку – вероятно, мне нанесли удар под ребра. И тут бы и конец, но вдруг на меня полилось что-то теплое, липкое, я машинально дернулась в сторону, и туда, где я только что лежала, свалилась массивная туша толстяка, а потом серый промозглый воздух был рассечен пронзительным воплем, и глухой всхлип осенней грязи оборвал его.

Превозмогая боль, я поднялась и увидела Берта Сванидзе, который, держа в руке монтировку, замахивался на одного из амбалов. А перед этим он, верно, проломил череп толстяку. Тот, на кого замахивался Сванидзе, вдруг взвизгнул тонко, по-бабьи, и Берт Эдуардович, кажется, этого не вынес, потому что нервно выронил монтировку и тут же получил в челюсть такой удар, что отлетел прямо на неподвижно растянувшегося в луже толстяка.

Нет, эти физкультприветы не могли продолжаться долго! Я расстегнула сумочку и выхватила пистолет. Щелкнул предохранитель, но этот звук был заглушен ревом движка джипа, вееры грязи полетели из-под колес, и джип унесло. В луже валялся толстяк, которому Сванидзе проломил череп злосчастным ударом монтировки. Кроме него, на тротуаре один из амбалов продолжал стонать и корчиться, схватившись обеими руками за колено. Этого несчастного, кажется, посчитали лишним в салоне джипа.

Сванидзе встал на четвереньки и начал как-то по-собачьи отряхивать грязь с плаща.

– Как же… – выдохнула я. – Нет, ты еще говорил… что тебе показалось насчет «хвоста»!

Сванидзе глянул на картину побоища и, разведя руками, выговорил:

– Ну, блин!..

– Сказал слон, наступив на Колобка, – зло откомментировала я.

– Уроды… жабаки! – бормотал Сванидзе, поднимаясь с асфальта. – Нужно немедленно заявить в милицию этого городка… не-мед-ленно!

– Что-о? – спросила я. – Какая еще милиция? Ты что, Сванидзе, окончательно пояснил свою мысль? Ты сдурел, не иначе? Я так считаю, валить надо отсюда побыстрее! Но только прежде я задам пару вопросов!..

Задавать вопросы толстяку с пробитой головой, лежащему в луже, было явно бессмысленно. Потому я направилась к парню с поврежденной ногой и, наклонившись над ним, приставила пистолет к его голове и сказала:

– Ну, кто вас послал? Кто такой Ус?

– Да пошла ты! – прохрипел он, не проявляя ни малейшей фантазии в своем коротком ответе.

– Ну, это несерьезно! – выговорила я и, не отводя дула пистолета от его головы, перехватила его запястье пальцами и легонько сжала, но так, что мои ногти с титановыми накладками впились в кожу: для этого не надо большого усилия. Из-под ногтей показалась кровь, и мне самой внезапно чуть не стало дурно. Но, вспомнив, что нас только что едва не угробили, я усилила нажим, и у амбала вырвался хрип боли. Подошел Сванидзе.

– Берт, – произнесла я, – ты все-таки профессионал… я имею в виду профессиональный следователь, так что спроси у него, что им было от нас нужно?

– Ему – нужно? – машинально повторил он за мной, а потом склонил длинное носатое лицо к лежащему на грязном асфальте верзиле и послушно выговорил:

– Что вам от нас нужно и кто вас послал?

– Вот что… ты, – с трудом произнес парень, – я вам все равно… так что не… а ты, сука!.. – рявкнул он на меня так, как будто не он лежал в грязи с перебитой ногой, а я, – ты, тварь… ты полезла не в свое дело. А я, – неожиданно спокойно прибавил он, – а я ничего не знаю, так что можешь не корчить из себя следака.

– А я и есть следователь, – растерянно сказал Сванидзе и попытался было предъявить свое многострадальное удостоверение, но я так посмотрела на него, что он тут же его спрятал.

– Ладно! – выговорила я. У меня пропало всякое желание допрашивать подбитого ублюдка под усиливавшимся дождем. Тем более что изначально было очевидно, что он ничего не скажет. Достаточно того, что я запомнила номер машины, на которой эти милые молодые люди нас преследовали, и того, что, не подумав, выдал один из подопечных белобрысого, а именно прозвище того, кто их прислал: Ус. Я взъерошила свои воспоминания и не нашла в них никакого Уса. Нет, был некто Гена Ус, китаец и редкий наглец, который промышлял в Москве сбытом паленого героина, но он никак не мог в этом деле фигурировать, потому что его-то убили совершенно точно – а потом для верности кремировали, так что его смерть была куда более определенной, чем, скажем, Димы Белосельцева.