* * *

– Наверное, показалось, – настороженно сказал Берт Сванидзе, когда мы въехали в небольшой городок. – Может, никакого «хвоста» и не было.

– Теперь уже не суть важно, – произнесла я. – Я за рулем больше четырех часов, надо позавтракать.

Берт Сванидзе взглянул на часы и сказал:

– Да уж, надо. Одиннадцатый час.

На улице было пасмурно. Густые, словно прокуренные, сизые тучи висели низко. Моросил противный дождь. Я включила «дворники», но все равно лобовое стекло залепляло мутной изморосью. Вести машину по сырой трассе было трудно и неприятно, неприятно тем более, что нельзя было поддерживать высокую скорость на всех участках.

Мы проехали по грязной улице, изобилующей колдобинами. Никаких закусочных я на ней не увидела, равно как не оказалось тут ни одного человека. Зато скелетом вымершего динозавра застыл металлический остов какой-то искореженной механической громады: то ли кран это был, как говорится, при жизни, то ли еще что…

Единственным живым существом, которое я заметила, был большой поджарый пес с облезлыми боками, который ожесточенно копался в опрокинувшемся мусорном контейнере.

– Н-да… – разочарованно пробормотал Сванидзе. – Кажется, закусочную тут надо еще поискать…

– Что за городишко! – выдохнула я, включая четвертую передачу. В это время на дороге показалась какая-то ретивая старушка-аборигенка, приволакивающая ногу и тащившая внушительную тележку с каким-то скарбом. Машины она, по всей видимости, не видела, и мне стоило большого труда затормозить.

Мою машину развернуло и протащило юзом до очередного мусорного контейнера, который не замедлил опрокинуться. Сванидзе отвалился на спинку сиденья и охнул, а старушка разразилась замысловатыми ругательствами – о, провинциальный фольклор! – и исчезла за углом дома.

– Ну, знаете ли! – выдохнул Сванидзе и безнадежно махнул рукой.

И в этот момент из проулка выскочил черный джип. Он свернул прямо перед нами и, старательно объезжая все колдобины, медленно поехал по дороге. Эта, с позволения сказать, дорога была так узка, что я не могла обогнать невесть откуда появившийся джип. Сванидзе затеребил мой локоть и стал бормотать что-то о том, что номера, кажется, те же, что у «хвоста» на трассе. Черный джип увеличил скорость, я, обрадовавшись, что можно ехать побыстрее, синхронно перешла на следующую передачу… но тут вдруг авто впереди резко затормозило, полетели ошметки грязи, я вдавила до упора педаль тормоза, но – это уже не помогло. Моя машина ткнулась в задний бампер джипа.

Судя по побелевшему и вытянувшемуся лицу Сванидзе, звук удара прозвучал в его ушах погребальным звоном.

Все понятно с этим черным джипом…

– Твари, – выговорила я в сердцах, – подставились под меня. Точно, подставились.

Из джипа, отчаянно матерясь, вышел здоровенный толстый парень и с остервенением хлопнул дверью. Я осталась сидеть на месте, Сванидзе, кажется, вцепился в свое прокурорское удостоверение, как утопающий за соломинку, и тихо осквернял воздух салона ругательствами. Парень из джипа бросил на меня злобный взгляд.

– Ты что же это, сука! – заорал он и со стремительностью, которую сложно было заподозрить в этом грузном и внешне неуклюжем теле, подскочил к моей машине. – Ты куда прешь, шалава драная!

И, не утруждая себя дальнейшими разглагольствованиями, он рванул на себя дверцу моей машины так, что та с жалобным стоном сорвалась с петель и осталась в его руках. Сванидзе икнул, а я невольно полоснула титановыми «ногтями» сиденье так, что распорола дорогой кожаный чехол.

Из джипа не спеша извлекали свои телеса еще трое: двое здоровенных малопривлекательной внешности молодых людей с обритыми черепами и невысокий белокурый хлопец со смазливым нахальным лицом и такой ядовитой улыбкой на красивых губах, что предыдущие двое показались мне вполне добродушными и безобидными жильцами зоопарка.

Толстяк, оторвавший дверь моей машины, швырнул ее на грязный асфальт с такой силой, что стекло разлетелось по всей улице.

Я медленно вышла из машины (сумочка с пистолетом – на плече) и произнесла, стараясь говорить сдержанно и миролюбиво:

– Куда же вы лезли? Что ж не смотрел в зеркало, когда я на обгон пошла?

– А она еще и речи говорить умеет, – произнес белокурый со все той же препоганенькой улыбочкой. – Девочка, ты на такие бабки влетела, что я тебе не позавидую.

Я улыбнулась, хотя поводов для улыбок у меня было гораздо меньше, чем, скажем, у того же белобрысого. По крайней мере, так полагал он сам.

– Вот что, – проговорила я, – давайте-ка вызовем сюда людей из ГИБДД и во всем разберемся.

Сванидзе высунулся из окна и сказал:

– Товарищи, я поясню свою мысль. Нужно автоинспекцию, а если угодно, вот удостоверение прокурату…

– Тогда уж сразу затребуем санкции международного Гаагского суда, – произнес белобрысый и, достав из кармана небольшой синий футляр, нацепил извлеченные оттуда очки на переносицу и воззрился на меня с оскорбительным, откровенно издевательским интересом.

– Я вижу, что вы получили образование сверх положенных по профилю вашей деятельности пяти классов в десятилетке плюс пять лет по ходке, – не удержавшись от сарказма, проговорила я.

– Так эта шалава еще и крысится, – сказал один из бритоголовых. В его голосе звучало удивление: вероятно, профессиональный выколачиватель денег из своих меньших (по размеру) братьев и сестер не понимал, как одна женщина может возражать четырем мужчинам. – Ус базарил, что она, падла, значит…

– Не пыли в порожняк! – рявкнули на него.

…Так, Ус. Кто такой?

– В общем, так, – проговорил белобрысый, который, очевидно, был за главного. – Я думаю, вам придется проехать с нами.

– Это куда еще?

– Для решения проблемы долга, – сладко продолжал очкастый.

– А выломанная дверца будет включена в сумму долга? – неожиданно влез Сванидзе, все-таки не торопясь выходить из машины.

Белобрысый равнодушно пожал плечами и произнес:

– В машину эту суку. А того, носатого, – мочить.

И пошел к джипу, не дожидаясь исполнения своего приказа.

Толстый рванулся ко мне, и если бы я не ускользнула из зоны досягаемости его внушительного брюха, по-видимому, являющегося главной ударной силой этого молодого человека, то мне пришлось бы плохо: меня просто размазало бы по кузову собственной машины. Но я успела – я успела броситься влево и в полете врезать толстому под ребра. Этому удару меня научил Акира, когда мне было двенадцать лет. С тех пор я не часто его использовала, но отточила до совершенства.

Толстый икнул, перегнулся вперед и впечатался лбом в кузов, тесного контакта с которым я только что избежала. Ударившись, он попятился и упал – да надо же, так неудачно его приложило – затылком! – о бампер собственного джипа. Удар был такой силы, что отскочили номера, болтаясь на одном уцелевшем креплении.