– А вообще писать надо ручечкой, ручечкой. Перышком. И лучше восемьдесят шестым. Знаете, такое остренькое. Перышко не обманет. Пока мысль-то из головы идет, потом по руке сползает и на кончик пера садится, так слово-то ой как восчувствуешь. Тогда и на бумагу выкатится ядреное словечко. Ядреное! Вот как надо. А то машина! Машина она и есть машина. И знание у нее холодное. Нутро-то холодное. От нее и ремесла упали. И литература пошла машинная, без души. Перышком-то вернее.

Гаврила Титович опять разгладил бороду и затих.

Кавалергардов погодил, не скажет ли еще чего Попугаев, но тот упорно молчал, сделав отсутствующие глаза. Это означало, что старик более не вымолвит ни словечка. Тогда Илларион Варсанофьевич предоставил слово своему первому заму Петру Степановичу. Тот в общих словах поддержал шефа, заверил молодого Раздаевского, что в ближайших номерах поэзии молодых будет предоставлено значительно больше места, и попробовал было успокоить Артура Подлиповского, который, как это часто бывает, когда человеку начинают высказывать сочувствие или пытаются поддержать, пришел в еще большее возбуждение и в ответ на здравые доводы вскочил и бросил оратору негодующую реплику:

– Вы ведь мой роман через машину не пропускали, судите о его достоинствах по старинке, на глазок…

– Мы можем, если вам так угодно, и через машину пропустить, – с достоинством парировал Петр Степанович.

– Не советую, Артурчик, – вмешался Кавалергардов, – ой не советую. Машина не только порадовать, а и огорчить может. И так огорчит, что человек с такими слабыми нервами, как, к примеру, у тебя, и вовсе перестанет писать. Стоит ли рисковать? Так что прошу попомнить мои слова о последствиях ближайших и отдаленных, какие могут от всей этой кибернетики произойти.

Подлиповский покраснел, будто его окунули в кипяток, пожал плечами и пробормотал, что он ни на чем не настаивает.

Петр Степанович отказался продолжать речь, заверив, что все необходимое высказал.

– Итак, – заключил Кавалергардов, – мы славно поработали, обменялись мнениями, выслушали критику и пришли, думается мне, к общему согласию. Никаких иных суждений я по крайней мере не слышал. Ведь так?

На это никто не возразил, и главный продолжил:

– Благодарю всех выступавших и присутствующих. Прошу помнить, что заседание редколлегии у нас было закрытое и все, о чем шла речь, должно остаться здесь. До сих пор мы этого принципа придерживались.

Присутствующие закивали в знак согласия и, поднимаясь, загремели креслами.

– Минуточку, минуточку, – остановил всех Илларион Варсанофьевич, – всего одну минуточку. Есть еще один малюсенький вопросик. В последнее время, как вы знаете, все большее, можно сказать, огромное значение придается работе с молодыми. Руководящие указания на этот счет, полагаю, всем хорошо известны. В свете этого предлагаю ввести в состав редколлегии нашего уважаемого Аскольда Аполлоновича Чайникова. Он у нас в основном и отвечает за этот участок. Дела у него заметно двинулись в этом направлении, и в творческом отношении, как вы знаете, в последнее время он воспрянул, можно сказать, переживает вторую молодость. Это отмечает и наша критика, – Кавалергардов глянул на смущенно потупившегося Чайникова, и остальные внимательно посмотрели на него, будто до сих пор и не видели.

– Какие на этот счет будут суждения? – вопросил главный.

– Пусть его, – равнодушно махнул рукой Попугаев.

Никто больше не высказывался ни за, ни против. Кавалергардов подождал и спросил:

– Возражений нет?

Все дружно промолчали.

– Тогда кто за?

– Да что там, – отозвался кто-то в том смысле, что и голосовать нечего.

– Нет, порядок есть порядок, – настаивал главный. – Кто за?

Все без заметного энтузиазма подняли руки.

На этом заседание редколлегии журнала «Восход» закончилось. Участники его еще не скоро разошлись. Одни, как обычно, в частном порядке обсуждали с главным редактором и его заместителями всякие личные дела и делились новостями, другие по тем же причинам разбрелись по отделам.

Хотя заседание редколлегии было закрытым и об этом не раз предупреждал Кавалергардов, слухи о том, что «Восходом» открыт гений, все же начали распространяться. Настоящий гений. Равный Пушкину или Толстому. И насчет машины пересуды пошли. Правда, очень неясные. Из-за того, что говорилось о том и о другом лишь намеками, с умолчанием существа. И говорилось только потому, что секрет, даже самый строжайший, хранить бывает невмоготу. Сенсационные слухи циркулировали в основном в литературных кругах. Но просочились и в иные сферы.

По большей части эти слухи почему-то вызывали скептическое отношение особенно в литературных кругах. Отчасти потому, что в этих самых кругах давно укоренилось мнение, будто от «Восхода» ничего изрядного ждать не следует, так как на протяжении последних лет этот журнал, в сущности, ничем свежим или сколько-нибудь примечательным читателей не порадовал.

Редактора же других литературных журналов, солидные писатели – каждый знал себе цену – не брали в расчет Кавалергардова как конкурента, хотя внешне и были с ним почтительны. Когда и до них долетела новость, лишь сдержанно усмехались и отзывались примерно так: «Знаем мы эти штучки Иллариона Варсанофьевича, чистейшая ноздревщина». Насчет ноздревщины, пожалуй, был перехлест. Но и то сказать, когда же в литературе было без перехлеста? Не только что старожилы, а и самые дотошные историки, пожалуй, не припомнят такого.

И скептические отзывы, и желчные комментарии руководителей конкурирующих изданий рано или поздно отливными волнами приносило в «Восход». Но здесь это никого не могло поколебать. И в особенности самого Кавалергардова. Во-первых, он к этому привык, а во-вторых, его ноздревщиной и всякими такими обидными штучками не прошибешь, он боец бывалый. И сам мог довольно находчиво ответить еще и похлеще. В долгу не останется.

В «Восходе» всех мучила одна проблема – как отыскать Акима Востроносова? После некоторого колебания Илларион Варсанофьевич дал добро на обращение в министерство внутренних дел за содействием. И там его оказали. Не прошло и двух недель, как было установлено, что где-то на окраине нашего обширного отечества имеется деревенька Востроносовка и в ней все жители Востроносовы. И Акимов Востроносовых в этой деревне целых три. Один весьма преклонного возраста, другому лет под сорок, а третий – паренек, не достигший еще пока совершеннолетия.

Сообщение это вызвало сомнительные раздумья – вряд ли один из трех Акимов Востроносовых мог быть автором гениальной повести! Но другими сведениями в «Восходе» не располагали. А потом, чем черт не шутит. Поэтому решено было снарядить в далекую Востроносовку Аскольда Чайникова для выяснения истины на месте. Он уже совсем было собрался и командировочные получил, часть их даже потратил. Но поездка не состоялась. И вот по какой причине.