Если присутствие охранников у дверей его палаты что-нибудь означает, он в такой же степени заключенный, как и пациент. Охранники его заинтересовали. Их было трое, и они менялись по три раза за сутки. Тот, что наблюдал за Седоном по ночам, немного его беспокоил. Его черты казались смутно знакомыми, но за долгие часы наркотического полусна Седону так и не удалось вспомнить, где он мог видеть это лицо.

Два раза они пытались допросить его, вводя в кровь препараты, полностью лишающие контроля. Один из них делал его сонным и веселым, а второй придавал яркости всем цветам в комнате и вызывал галлюцинации. Даже если бы они говорили на шиата, эти попытки не увенчались бы успехом. Обращаясь же к нему на различных языках, которых Седон не знал, допрашивающие только впали в полное расстройство. Седон догадался об этом по их голосам.

На восьмой по его подсчетам день, после того как он сюда прилетел, Седон впервые проснулся бодрым и с ясной головой. Еще не все органы чувств пришли в норму, и он не смог бы Двигаться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Но мысли его уже приходили в порядок, а память, нарушенная уколом китжана и наркотиками, применявшимися для допроса, начала восстанавливаться.

И первой четкой мыслью Джи'Суэй'Ободи'Седона за тридцать семь тысяч лет стала мысль о мести. Со своей кровати он смотрел на неестественно неподвижное лицо гвардейца Миротворческих сил Сэмюэля де Ностри, человека, который вырвал у него из рук ключ от вневременного шара, сломав ему пальцы, и с наслаждением думал о том, как медленно и мучительно будет его убивать.

Максимилиан Бошан мало заботился о своей внешности. Он рано облысел, но не стал обращаться к биоскульптору. Низенький, плотный, суетливый лингвист включил ручной компьютер, склонился над изголовьем кровати и улыбнулся пациенту.

Не дождавшись ответной улыбки, Бошан позволил себе более внимательно присмотреться к «гостю». Кожа оливкового цвета вызывала ассоциацию с выходцами из Латинской Америки. Возраст на первый взгляд немного за тридцать. Трудно поверить, что совсем недавно, где-то с неделю назад, тот находился на грани жизни и смерти. Сегодня он выглядел как реклама преуспевающего биоскульптора. Взгляд карих пронзительных глаз вызывал беспокойство. Они редко моргали и постоянно перебегали от Бошана к гвардейцу, дежурившему у дверей, и обратно к Бошану. Лингвисту запомнились и мелкие детали. В первую очередь аристократически длинные и изящные пальцы. Несколько десятков лет назад, до появления медботов, с такими пальцами «гость» мог бы стать первоклассным хирургом. Мускулы легко скользили под его кожей, такой гладкой, какую Бошан встречал только у детей или у стариков сразу после регенеративного лечения. Лицо пациента было полностью лишено волосяного покрова, как будто он только что произвел депиляцию, а волоски на руках казались совсем тонкими и светлыми.

Бошан присел на край постели. Он не думал, что установление контакта займет у него много времени. Лично он свободно говорил на восьми языках, а благодаря вживленному в череп инскину имел почти мгновенный доступ к любому языку, известному человечеству. Его немного удивило, когда он получил инструкцию ограничиться французским. И все же это не станет большим неудобством, если пациент пойдет на контакт.

Пациент пошел на контакт с неожиданной готовностью. Вначале это приятно обрадовало лингвиста, но чем дальше заходил процесс, тем сильнее раздражался и злился Бошан.

Ровно в 3.30 пациент внезапно прервал сеанс, и лингвист покинул палату, трясясь от страха и негодования.

Комната, где Седон окончательно пришел в себя, была большой, светлой и почти пустой. Здесь стояла кровать, под ней небольшое приспособление, которым он должен был пользоваться, когда мочился; еще были дверь и потолок, излучающий свет в том же спектре, что и солнце этой системы. Имитация была неплохой, хотя и не такой яркой, как настоящее солнечный свет. Человек-охранник просто стоял у дверей, постоянно наблюдая за пациентом. Его присутствие бесило Сед она до такой степени, что он едва позволял себе задуматься над этим.

Слишком большую часть своей жизни он провел в заключении или под надзором.

Круглый, лысый коротышка, посланный побеседовать с ним, оказался скучным и предсказуемым типом; Он хотел обучить. Седона своему языку и выучить язык Седона. Для этого он пользовался приспособлением, записывающим слова пациента, и сравнивал их со словами своего языка, чтобы тот их выучил. Приспособление показывало в воздухе образы предметов, помогая им подобрать слова к различным картинкам и действиям. Вначале шли части человеческого тела, потом последовали образы мужчины и женщины, выполняющих различные функции. Сидящие, бегущие, поднимающие и роняющие что-то. Едящие, пьющие и — очевидное смущение коротышки при этой демонстрации порядком позабавило Седона — справляющие нужду. Значит, они не очень-то цивилизованный народ, раз у них до сих пор существуют табу на естественные функции человеческого тела.

Некоторые картинки Седон вообще не мог понять. Одна, например, показывала мужчину и женщину, прижавшихся губами друг к дружке; следом две женщины в той же позе, а потом двое мужчин. Было ясно, что коротышка придает этим образам какое-то особое значение — когда они появлялись, он наблюдал за Седоном более внимательно, чем обычно. Должно быть, эти картинки отображали эротическую сферу жизнедеятельности аборигенов.

Они перешли к одежде, потом к различной мебели. Кроме «стула» и «стола», остальным предметам Седон не мог дать никакого названия, хотя, судя по тому, как пользовались ими люди, становилось ясно, что это именно мебель. В таких случаях он выслушивал предложенное слово, но не давал соответствующего своего. Для «кровати» он нашел слово, хотя знал только одно для нескольких типов мебели, предназначенных для сидения. То же самое касалось большинства транспортных аппаратов, показанных ему — различные типы летающих, крылатых машин вроде той, что доставила его сюда, и еще одна поменьше, какая-то обрубленная, главной задачей которой была транспортировка по земле. Это средство передвижения имело четыре колеса, а другое, совсем маленькое и удерживающееся в вертикальном положении при помощи небольшой металлической ножки сбоку, — всего два.

В 3.30 Седону показали вид транспорта, форму которого он не сразу распознал, хотя что-то шевельнулось в глубине памяти. Аппарат походил на тонкую иглу, расположенную в самом центре толстого, широкого кольца из какого-то серебристого металла; яркое золотистое пламя вырывалось из одного конца иглы и разлеталось далеко по сторонам.

Седон наконец-то понял, что это такое, и испытал шок.

Ракета на фоне звездного неба.

ЗВЕЗДНОГО.

Паника, которую ему так хорошо удавалось сдерживать до этого момента, охватила его заново. Седон с силой зажмурился. Перед глазами поплыли красные круги. Он сосредоточился на том, чтобы дышать ровно, но дыхание все равно оставалось прерывистым. А тут еще он со стыдом заметил, что руки у него дрожат, и испытал приступ жгучей ненависти к Непрерывному Времени и всем тем, кто видел его слабость.