Это вызвало на лице парня мимолетное выражение тревоги, которое он тут же согнал.

— Ты не хочешь этого делать, Анна. Мы же хорошие парни, правда? Как и ты. Служим правому делу и все такое прочее.

На этот раз фыркнула она:

— Ну и кто здесь кого пытается одурачить? Думаешь, я куплюсь на всю эту болтовню о благородных разбойниках? "Джаггернаут" — информационные террористы. Ты не Робин Гуд, ты киберпреступник.

Ди-Бар изобразил дрожь ужаса:

— Ой как страшно! Ты, наверное, думаешь, слово будет звучать круче, если к нему прибавить приставку "кибер"? — Он коротко, гнусаво усмехнулся,— Ну ладно, допустим, мы грабим богатых и оставляем денежки себе. Отнекиваться не буду. Но так мы боремся с неравенством.

— При помощи незаконных действий? — бросила Анна.

— Мы — заноза в заднице бездушных мегакорпораций, которые хотят превратить весь мир в свой личный зоопарк! — настаивал он.

— Что, эту речь ты всегда произносишь, когда вербуешь людей?

Ди-Бар хихикнул:

— Нам не нужно тебя вербовать. Ты уже на нашей стороне.

— На это не рассчитывай. — Келсо облизала губы; во рту снова появился привкус земли. Раздражение росло; она стиснула кулаки. — У тебя десять секунд, чтобы рассказать, какого черта ты притащил меня в этот зал, или я выволоку тебя отсюда в наручниках.

— Я подумал, что место встречи, так сказать, подчеркнет иронию ситуации. — Увидев жесткое выражение в ее глазах, он слегка побледнел. — Ну ладно, ладно. Вот уже какое-то время мы постоянно натыкаемся на нечто… — Ди-Бар смолк, подыскивая подходящее слово, — теневое. Существует некая группа. Организация, у которой очень длинные руки и бесконечное терпение. Они ведут систематическую информационную, а то и вполне реальную войну против корпораций среднего уровня…

— А разве вы занимаетесь не тем же самым? — перебила его она.

Глаза юноши сверкнули.

— "Джаггернаут" не убивает людей, леди. И если ты позволишь мне закончить, я добавлю, что их цель — не только корпорации. Другим свободным группам вроде нашей тоже приходится уходить в подполье. Эти плохие парни добиваются своего шантажом, вымогательством, провокациями, убийствами…

К этому моменту терпение у Анны закончилось. Она скрестила руки на груди:

— А какое это имеет отношение ко мне?

— Тираны, — произнес Ди-Бар, и она невольно вздрогнула, несмотря на попытку скрыть волнение. — Ну что, интересно теперь? Тираны — это их цепные псы, агент Келсо. Это гады-спецназовцы, которые делают за них грязную работу. — Он наклонился ближе. — Мы с тобой ищем одно и то же. Мы оба задаем себе один и тот же вопрос.

Анна помолчала: раздражение боролось с любопытством. Наконец она произнесла:

— Что вам от меня нужно?

Найтсбридж, Лондон, Великобритания

Саксон почувствовал, что лежит на холодном, влажном бетоне, и перекатился на бок. Эффект оглушившего его дротика постепенно ослабевал.

Бен услышал доносившийся откуда-то издалека женский голос — веселый, беззаботный. Он с трудом приподнялся, опершись на руки, и увидел перед собой короткий коридор с голыми стенами и полом. Он находился в потайном помещении, скрытом за стеной комнаты для совещаний; с потолка свисала флуоресцентная лампа. Вокруг него, за пределами круга света, смутно виднелись фигуры Барретта, Хардести и русской женщины. Герман, лежавший рядом на полу, медленно сел, скрючившись, кряхтя от боли. Помещение было не больше соседней комнаты, и места здесь было мало, — очевидно, оно предназначалось для деятельности, не требующей большого пространства. По площади оно напоминало теннисный корт для одного человека. Или комнату для допросов.

Герман хотел было встать, но это движение вызвало неодобрительное утробное ворчание Барретта.

— Оставайся на месте, сынок, — приказал он.

Немец нахмурился и провел ладонью по коротким пепельным волосам.

Женщина в дальнем конце коридора разговаривала с Намиром, и мгновение спустя Саксон догадался, кто она: жена. Он не знал иврита, но понял это по их голосам. Они разговаривали небрежным, легким тоном близких людей. Саксон на миг прикрыл глаза и попытался связать этот голос с Джароном Намиром, которого знал. Но, так же как и в случае с фотографией, голос и человек не состыковывались. Бен слушал голос любящего мужа и отца, обменивавшегося шутками с матерью своих детей, а не убийцы с каменным сердцем, живущего в темном мире наемников и спецназовцев. Саксону приходилось видеть, как Намир убивал жертву в мгновение ока, и делал это спокойно и умело. Бен поражался тому, как в одном теле могут уживаться две совершенно разные личности.

Послышался детский голос, и женщина ушла. Мгновение спустя в комнате появился Намир, и Саксон заметил, что Хардести ухмыляется в темноте, словно предвкушая что-то.

От Намира тоже не ускользнула эта ухмылка, и он, вытащив пистолет, бесстрастно взглянул на снайпера:

— Скотт, пойди побудь с Лаей и детьми, пожалуйста.

Лицо американца вытянулось.

— Но я думал…

— Иди! — приказал Намир. — Я разберусь с этом сам.

Саксону показалось, что Хардести собирается протестовать, но тот лишь поморщился и ушел. Саксон услышал, как он окликнул кого-то, и в ответ раздался детский голос. Хлопнула какая-то дверь, и наступила тишина.

Намир щелкнул затвором, высыпал на ладонь все пули, кроме одной, и спрятал их в карман.

Наконец Саксон заговорил:

— Что происходит?

— Один из вас оказался предателем, — произнес Намир, не глядя на них. — Я знаю, кто именно. И другой должен доказать свою невиновность.— Он взмахнул оружием. — Итак, убьем двух зайцев одним выстрелом.

— Из одного пистолета, — сухо уточнил Барретт.

Герман злобно взглянул на Саксона:

— Я не предатель!

Саксон вскочил на ноги:

— Ты что, серьезно? И как именно я предал вас?

Намир швырнул заряженный пистолет на пол между ними:

— Я объясню это тебе, если ты останешься жив через пять минут.

— Ты и правда ждешь, что я…

Но немец не дал ему договорить. Он был ловок и силен, и Саксон едва успел увернуться от короткого удара могучего, словно молот, стального кулака.

Герман изготовился и напал на него снова. Саксон заметил, что остальные отошли еще дальше в тень. На этот раз Саксон замешкался на долю секунды, и металлический кулак угодил ему в плечо. Даже скользящего удара оказалось довольно, чтобы он потерял равновесие и покачнулся. Ему совершенно не хотелось участвовать в этой неожиданно завязавшейся схватке, которая должна была доказать его невиновность, но немец явно был настроен решительно. Герман смотрел враждебно, оценивал его силу; что-то в выражении его лица сказало Саксону, что немец уже не раз обдумывал, как будет с ним драться. Внезапно перед ним предстала эта картина: Гюнтер побеждает его, рвет его тело на куски, выдергивая для себя импланты получше, как охотничья собака, которой достается голова и шкура добычи.