Историки литературы делали и до сих пор делают попытки объяснить причины этой странной дружбы будущего висельника с будущим информатором Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Правда, спектр мнений на эту тему небогат. Исследователи прошлых лет рассуждали по преимуществу о том, что Булгарин умело обманывал Рылеева, скрывая под маской дружбы «ренегатство» — желание открыто «перейти в стан реакции». В современных же работах доминирует концепция, согласно которой «хороший» Рылеев пытался нравственно перевоспитать «плохого» Булгарина, «апеллируя к понятиям “чести” и “порядочности”». Однако подобные подходы неспособны объяснить феномен этой дружбы.

Познакомились Булгарин и Рылеев, как уже говорилось выше, еще в стенах малолетнего отделения 1-го кадетского корпуса, однако потом долго не виделись: Булгарин, окончив корпус в 1806 году, пять лет служил в русской армии, затем еще три — во французской. Когда Рылеев покинул стены корпуса, Булгарин уже был в русском плену, затем долго жил в Польше и Прибалтике, где завоевывал репутацию польского писателя, — и только в 1819 году окончательно перебрался в столицу. Рылеев же после войны служил в Воронежской губернии и в Петербурге оказался в том же 1819 году. Очевидно, встретившись, они восстановили прежнее знакомство, которое быстро переросло в дружбу

Известно, что их взаимоотношения не были ровными: друзья-литераторы часто ссорились. Так, резкая размолвка между ними возникла в сентябре 1823 года. Булгарин пытался перекупить право издания официальной военной газеты «Русский инвалид» у петербургского журналиста Александра Воейкова, Рылеев же публично встал на сторону Воейкова и написал Булгарину письмо: «После всего этого, ты сам видишь, что нам должно расстаться… Я прошу тебя забыть о моем существовании, как я забываю о твоем: по разному образу чувствования и мыслей нам скорее можно быть врагами, нежели друзьями». Однако дружба вскоре была восстановлена — во многом благодаря тому, что Воейков вовсе не был образцом журналистской честности: он пиратским образом перепечатывал в «Русском инвалиде» материалы «Полярной звезды».

Но в июне 1824 года отношения однокашников вновь стали достаточно напряженными, и Рылеев даже принял предложение поэта Антона Дельвига стать его секундантом на дуэли с Булгариным. Причина дуэли точно неизвестна, зато известно, что Булгарин отказался от поединка и велел передать противнику, что «на своем веку видел более крови, нежели он чернил». Очевидно, узнав об отказе Булгарина, Рылеев написал ему: «Любезный Фаддей Венедиктович! Дельвиг соглашается всё забыть с условием, чтобы ты забыл его имя, а то это дело не кончено. Всякое твое громкое воспоминание о нем произведет или дуэль, или убийство. Dixit[2]. Твой Рылеев». Впрочем, вскоре и эта история была забыта: на одном из литературных обедов, по словам Александра Бестужева, «Булгарин пьяный мирился и лобызался с Дельвигом» — «точно был тогда чистый понедельник».

Тем не менее, несмотря на ссоры, Рылеев сотрудничал в изданиях Булгарина, переводил его произведения с польского языка на русский (в 1821 году за перевод булгаринской сатиры «Путь к счастью» он был избран членом-корреспондентом Вольного общества любителей российской словесности), посвятил ему думы «Мстислав Удалый» и «Михаил Тверской». Булгарин же печатался в альманахе Рылеева «Полярная звезда», с неизменной теплотой отзывался о его литературной деятельности. Свои отношения с Булгариным Рылеев характеризовал как «горячность нежной дружбы».

Очевидно, что дружба эта была взаимовыгодной; ей немало способствовала работа на общего покровителя — министра духовных дел и народного просвещения князя Голицына. Но очевидно и то, что в основе взаимоотношений двух литераторов лежала не только прагматика: Голицын потерял свое влияние в мае 1824 года, однако его падение не повлекло за собой разрыва между Рылеевым и Булгариным. Более того, после разгрома восстания на Сенатской площади Рылеев отдал другу часть своих бумаг, в том числе и таких, за хранение которых однокашник заговорщика вполне мог попасть в тюрьму. Однако Булгарин, после восстания ставший полицейским агентом, сохранил рукописи поэта. Впоследствии материалы из «портфеля Булгарина» попали в руки исследователей и были опубликованы.

Думается, не последнюю роль в этой истории сыграли представления обоих друзей об «обязанностях дружбы» — тем более что речь шла об отношениях, возникших в кадетском корпусе.

* * *

Конечно же кадетская жизнь Рылеева не исчерпывалась постоянными муштрой, учебой у плохих преподавателей, телесными наказаниями и даже дружбой с однокашниками. «Дух литературный», о котором писал в мемуарах Булгарин, очевидно, не выветрился и к середине 1810-х годов.

Впоследствии, когда Рылеев уже будет казнен — и тем приобретет всероссийскую известность, — его юношеские стихи станут легендой 1-го кадетского корпуса. Николай Лесков, художественно переосмыслив воспоминания одного из воспитанников корпуса середины 1820-х годов, писал в очерке «Кадетский малолеток в старости»: «Преимущественно мы дорожили стихами своего однокашника, К. Ф. Рылеева, с музой которого ничья муза в корпусе состязаться не смела. Мы списывали все рылеевские стихотворения и хранили их как сокровище. Начальство это преследовало и если у кого находило стихи Рылеева, то такого преступника драли с усиленной жестокостью».

Некоторые произведения Рылеева, созданные в корпусе, дошли до нас, но большая их часть утеряна. При знакомстве с сохранившимися ранними рылеевскими текстами выясняется, что на самом деле ничего необычного в этих стихах не было:

Патриотический подъем времени Отечественной войны и Заграничных походов, «любезная пастушка» и корпусные служители — темы первых рылеевских стихов не дают возможности увидеть в нем будущего профессионального литератора и журналиста. Они были вполне традиционной формой проведения кадетского досуга. Это подтверждается, кстати, надписями на дошедших до нас ранних рылеевских автографах, сделанными кем-то из его приятелей-кадетов — уже после выпуска самого Рылеева в армию: