Генгя съежился в своем кресле и стал похожим на затравленного зверя.

— Не думал я, чтобы вы, не раз пировавшие в моем доме и друзьями себя называвшие, таили ко мне такую злобу лютую. Чем же мне отплатить вам за это теперь?

Наступила тишина, и жужжание бившейся о стекло осы только подчеркивало ее напряженность.

— Спросим его преосвященство митрополита земли нашей. Как согласно Священному писанию, полагается воздавать врагам нашим?

— Врагам, сказано в святой книге, следует давать хлеб-соль, — ответил недавно избранный митрополит Варлаам.

— Слышишь, логофет? Быть посему! Хлеб буду тебе давать каждый день, а уж соль, не сомневайся, добывать сам будешь. В соляные копи отправить! Навечно!

Генгя поднялся, снял кафтан и куку — шапку думного боярина — и положил их на кресло. По правую и левую его стороны встала стража, он навсегда покинул диван.

— Лишаю своей милости и тебя, Рошка, и тебя Чехан! В темнице заперты будете до скончания дней! Добро ваше и Генги и остальных, что с вами в сговоре были, в пользу казны отойдет, а семьи пускай берут, сколько поместится в одной карете, и покидают страну.

И эти два боярина скинули свои кафтаны и куки.

— А теперь, — сказал воевода, — займемся делами государства. Зачитать имена бояр, что в диван избраны!

Жупын Котнарский выговаривал имена бояр четко и торжественно, а воевода, согласно обычаю, надевал на них красивые дорогие кафтаны. Не забыл он назначить на государственные должности и своих доверенных людей. Так, Асени стал вторым спафарием, Пэвэлаке — медельничером[22]. Потом все уселись на места, что им по рангу положены были, и стали держать совет, рассуждая о делах с заботой и усердием.

— Налог, как вы сами видите, нет никакой возможности собрать, — сказал Лупу. — Напишем, стало быть, челобитную Порте и попросим великого визиря замолвить за нас доброе слово перед султаном, дабы дал отсрочку на три года, пока земля наша из нищеты выберется.

— Тогда мы им всю дань и выплатим.

— Согласись турки с нашей челобитной, избавлением для всей Земли Молдавской было бы, — закивали бояре.

— Куда им деться! Две шкуры с одной овцы все равно не сдерешь. И потому как годы эти будут порой накопления, повелеваю всем нашим подданным из страны не вывозить ни скотины, ни хлеба, ни меда, ни воска, только плоды садов и виноградников и то, что из земли добывается. Лесов не рубить, а для изготовления поташа собирать золу из плавилен железа и меди, из печей, где кирпич обжигается, из пекарен, дабы урона кодрам не наносить. Ведь кодры не только обогревают нас, но и укрытием в смутные времена служат. Пустить повсюду молву, чтоб всяк беглый к очагу своему возвращался. Потому что не только наказан не будет, но и скотом и семенным зерном наделен. У кого своей земли нет, нарезать из залежных и переложных или из вотчинных, что у недружественных нам бояр отобраны. А когда они на ноги встанут — возвратят казне с обычным процентом. При дворе нашем и при дворах боярских празднеств не затевать. Земля наша на краю гибели и только добрым хозяйствованием и накоплением спастись от беды сумеем. А теперь все пойдем и вознесем всевышнему молитву, дабы не лишал нас отеческой милости своей и опорой в том, что задумано нами, был.

В молчании и смирении шли бояре следом за воеводой в княжескую церковь. После стольких мытарств и неуверенности в завтрашнем дне, после столь частой смены господарей, воссел, наконец, на престол воевода с железной рукой и несгибаемой волей.

11

«И со звоном сгинуло имя его».

Мирон Костин

...Как-то утром, часов в одиннадцать, когда Василе Лупу держал совет с боярами, в прозрачном воздухе зазвенел серебряный голос трубы — знак, что прибыли послы Порты.

— Не забывают о нас турки, — вздохнул воевода. — Дня не проходит, чтоб кто-то не нагрянул.

— Поглядим, с чем эти явились? — сказал Енаке Катаржиу.

Вошел дворецкий и громко возвестил:

— Прибыл ага Керим! Просит принять незамедлительно!

— Пускай пожалует!

В зал почти вбежал кругленький турок с крашеной бородой. Он проворно достал из кармана свиток, поцеловал его и передал в руки господарю.

— Повеление премудрого и пресветлейшего нашего властелина, — возвестил он, скрестив на груди руки.

Воевода поцеловал печать зеленого воска, снял куку, затем развернутый свиток передал старейшине дивана для зачтения. Бояре, обнажив головы, стоя слушали послание султана:

«Как только получишь наше приказание, собери свое войско и отправляйся на помощь к брату нашему хану Исламу Гирею, дабы схватить мятежного мирзу Кантемира и людей его и учинить над ними надлежащее наказание.

Мурад IV, султан Оттоманской Порты и властитель над многими странами и народами».

Воевода снова надел свою куку и опустился в кресло. Он был огорчен. Страна едва стала оправляться от бед и раздоров, как вот она новая напасть. Придется людей от земли отрывать и гнать на побоище ради татарских дел. Неужто столь дружественны орды Ислама Гирея, чтоб с таким братским рвением бросаться к нему на помощь?! Но что было делать!

— Большого войска не имеем, ага-эффенди, — начал Лупу, — но сколько собрать сумеем и городских и сельских, — всех пошлем. Надеюсь, что не только нами получено такое приказание.

— И валах имеет фирман.

— Хорошо. Тебя проводят в посольский дом, будешь всем обеспечен.

Турок поклонился и вышел.

— Не обошла нас жестокая судьба, — сказал обозленный воевода. — Пускай спафарий готовит войско. Послать по селам глашатаев и призвать людей к оружию! Отпустить войску хлеба печеного и брынзы на три дня пути!

Через несколько дней шесть тысяч пеших и четыре тысячи конных воинов во главе со своими капитанами, со знаменами и стягами переправились на левый берег Прута и по Лапушнянской дороге направились к Аккерману. Там уже находилось валашское войско. Воевода Луну расположился лагерем по-соседству с силистринским пашой.

Вскоре после прибытия молдавского войска воеводу пригласили к хану на большой совет.

В сводчатом зале