После того как их завели в круглый дом, Мишке сунули в руку отменно сделанный каменный топор, а девушке – горшок с раскалёнными углями – раздуть очаг. Собственно, всё. Потом, конечно, принесли ещё и хорошо выделанные меха и шкуры, очищенную кожу, готовые куртки, штаны и макасино-ботфорты-чулки… Но это было мелочью по сравнению с тем, что Мишка осознал, что его таким образом оженили.

Девушка тем временем споро раздула очаг – между камней замелькали жадные языки пламени, и сноровисто принялась его одевать: Миша всё это время был только в набедренной повязке, которую она же ему и сунула в руки перед выходом.

На огне стоял грубый керамический горшок, в нём начинала булькать закипавшая вода. Девица засуетилась, сыпанула в неё из одного кожаного мешка каких-то горошин, из другого – пару обильных горстей вяленого мяса. Потом подкинула ещё каких-то травок… Но в целом они так и сидели по разные стороны очага. С той лишь разницей, что она суетилась и что-то делала, а Миша с интересом на это всё смотрел. Наконец он решил, что с женой неплохо бы и познакомиться, положил руку себе на грудь и негромко произнес:

– Миша…

Девушка оторвалась от своих дел, с любопытством взглянула на него и, положив руку к себе на грудь, так же тихо сказала:

– Туя.

Потом она что-то заговорила. Что – Миша так и не понял, но на всякий случай еле заметно кивал. А потом он чётко услышал: «Таука сая», а затем она указала на него «Мисаш, Таука сая». Сая, как он потом понял, значит и брата и сестру. То есть теперь Миша был ещё и братом Тауки через неё. То есть роднёй ещё более близкой, чем остальным.

Вообще, если так посмотреть, то род был не такой уж и большой. Мишка насчитал всего девять взрослых мужчин, не считая себя, старого Койта и хромого Хуга. То есть всего мужчин в роду получалось двенадцать. Женщин было семнадцать. Из них две – совсем ещё девочки, а три – откровенные старухи. То есть то, что Мишке нашлась вполне подходящая по возрасту жена, можно было считать настоящей удачей. Или знаком богов, но это кому как ближе.

Домов в посёлке было ровно двадцать, большинство из них представляли собой полукруглые глиняные строения – четыре метра в диаметре и около трёх в самой высокой части в высоту. На самой макушке у каждого из них была классическая круглая полуметровая дырка под дымоход для стоящего по центру очага, обложенного крупными камнями. При нужде крышка закрывалась куском шкуры. Окон не было, как и продухов. Исключение в этом моменте представлял тёплый дом, ну или баня, как Мишке было привычнее. Там не было самого дымохода, зато продухов – сиречь крохотных оконцев – было аж три, при топке их затыкали пучками травы, а дым вываливал через откинутый полог входа. Входы, кстати, у всех домов одинаковые: низкий, высотой в метр с копейками проём, завешанный пологом из шкуры – дверей нет ни одной. Зимой в баню новые родичи ходили регулярно, поэтому, как правило, протапливалась она через день с утра и поддерживалась в таком состоянии до самого вечера. Летом же её использовали для сушки мяса, рыбы, грибов и всего остального, что положено сушить на зиму.

Ещё было четыре больших дома. Они собой представляли по конструкции всё то же самое, просто вытянутое в колбаску, если смотреть на них сверху. В одном из них жил Койта, а остальные были своего рода амбарами. В них хранились как бобы с горохом, которые тут выращивают вместо пшеницы, так и вяленые мясо и рыба. Бобовые при этом помещены в здоровенные, в обхват взрослого мужчины, глиняные горшки, закрыты плотными крышками и поставлены друг на друга в два ряда. Всё остальное подвешивается под потолком. Зимой эти хранилища время от времени протапливают по-чёрному от плесени и грызунов. Вот как-то так…

Еще есть небольшой загон для овец. Зимой они жмутся друг к другу и так греются, потому как ни о каких стенах и уж тем более печке и речи не идёт, из всего блага есть большой навес от ветра и дождя. Вообще к овцам тут отношение особое, они как будто бы есть, и в то же время как будто бы и нет. За ними никто специально не следит, кроме детей, которые иногда за ними приглядывают, когда те пасутся на склонах холма, и на ночь, буквально пинками, загоняют в селение. Относятся, короче, как к чему-то не совсем ценному… Оно, в принципе, и правильно: живёт-то род охотой, а их держат в качестве живого запаса, в необходимость которого и сами не совсем верят…

Миша подошёл к центральной площадке посёлка и опустился на брёвнышко перед костром. Рядом уже сидел Таука, приветственно кивнул, Мишка кивнул в ответ. Напротив примостились Унга и сам Койта. Унга кивком поздоровался, рядом с ним сидел Ур, искренне улыбнулся и тоже кивнул в знак приветствия. Ур – здоровяк, младший брат Унги, но брата в размерах превзошедший. Людей таких габаритов Миша в своей что прежней, что тем более нынешней жизни вживую не встречал. Ур был высок – наверное, больше чем два метра, широк в плечах и наверняка неимоверно силён. Но при всём при этом обладал на редкость добрым и покладистым характером, при этом – совершенно меланхоличным. Ур со всеми был приветлив, никогда не отказывал в помощи, любил возиться с детьми, при этом был хорошим охотником и, судя по тому, что удалось понять, мог выйти в одиночку против гова. Здоровяк был немногословен и крайне редко проявлял инициативу, но так получалось, что поручений от старого Койта на его голову выпадало куда больше, чем остальным.

Старый Койт тем временем встал и начал толкать речь.

Суть речи Мише была понятна, об этом ему вчера растолковывали вначале Таука, а потом полночи – Туя. И сводилась она к тому, что всем охотникам пора собираться на Большую охоту, а ему, поскольку он, несомненно, великий воин, следует остаться в селении для охраны. С Мишкиным знанием языка им всем пришлось попотеть, прежде чем эта нехитрая мысль была с горем пополам переведена. Тогда Миша просто пожал плечами, показывая, мол, надо так надо. Чем вызвал нескрываемое облегчение в глазах Тауки и удивление Туи.

Конечно, Мишка прекрасно понимал, что в его охотничьих «талантах» здесь никто, в том числе и его жена, не сомневается. Но вот обидеть нового родича, не взяв его на Большую охоту, совсем не хотят. Поэтому и оставляют его на охране деревни, благо повод законный вполне имеется – где-то в радиусе десяти дней хода стойбище племени Степного волка. Над таким наивом Мишка просто посмеялся про себя и согласился.

Если посмотреть правде в глаза, да нафига она ему, эта Большая охота? Что он на ней забыл, если все трофеи все равно разделят поровну между всеми членами рода? А голову по незнанке на ней наверняка сложить можно очень запросто, просто по глупости, потому как он элементарно не знает вещей, о которых здесь знают все. А раз «все знают», то и говорить, а уж специально рассказывать о них тоже не будут. Чего говорить-то, если об том все с детства и так знают, а кто не знал, так того и нет давно. И если уж судьба предоставляет возможность от этого дела улизнуть, под самым что ни на есть благовидным предлогом, то почему бы и нет? Тем более занятие на время отсутствия охотников рода он себе придумал, причём результат этого самого занятия интересовал его сейчас гораздо больше, чем эта самая Большая охота.

К тому же он точно знал, что продовольствия саоты запасли на зиму с избытком, и данное мероприятие в этот раз всего лишь дань традиции и способ не дать занять своё место другим. Но вот ритуал надо всё-таки соблюсти. Иначе многое может пойти не так. Бобы, например, не уродятся, дожди польют без конца и дичь в степи резко переведётся… Ну-ну, коли так, то без Большой охоты, конечно, никуда!