– Там кто-то спит? – спросила я.

– Муж мой, Михалыч, – с вызовом ответила Петухова.

– Кухню можно посмотреть? – спросила я и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

Петухова рванула следом за мной, но было уже поздно. Я увидела то, что и предполагала. На столе стояла недопитая картонная коробка с дешевым вином. Закуска, недоеденная, на грязных тарелках рядом с коробкой. Засохший хлеб, пустая консервная банка из-под кильки в томате, два стакана с подонками красной жидкости.

– Что сегодня ела девочка? – строго спросила я.

– Как чего ела?! – возмутилась Петухова. – Хлеб ела, с маслом! И потом этот… как его…

– Понятно. Значит, вы говорите, что она хорошо живет?

– Хорошо. Я внучку люблю. Она хорошо у меня живет!

– Значит, денег мы вам не дадим! – сделала я вывод. – Хорошо так хорошо! Поможем материально другим семьям, которые больше вашей нуждаются…

Я направилась к выходу. Как я и предполагала, такой мой ход сработал безошибочно.

– Э-э, гражданка, постой! Как тебя… комитет! – Петухова бросилась за мной.

– Что? – неохотно обернулась я.

– Так ведь, это… Моей зарплаты нам не хватает, она у меня маленькая…

– У вас муж есть, – безапелляционно заявила я, – дедушка Ксюши…

– Какой он ей дедушка?! – возмутилась хозяйка. – Да и мне он не муж, так… сожитель, мать его!..

– Значит, с деньгами у вас туго и вы нуждаетесь в разовой материальной помощи? – Я вернулась к столу.

– Нуждаемся, нуждаемся, – закивала Петухова, – а сколько вы дадите?

Я пожала плечами:

– Все зависит от того, как сильно вы нуждаетесь. А вообще – от пяти до пятнадцати тысяч. На еду и одежду ребенку! – уточнила я.

У Петуховой даже дыхание перехватило. Глаза ее загорелись, она, похоже, уже прикидывала в уме, сколько коробок вина можно купить на эти деньги.

– Кстати, где вы работаете? – спросила я.

– В парикмахерской, уборщица я. Зарплата – четыре тысячи.

– По какому графику вы трудитесь? Я имею в виду, за девочкой кто присматривает, пока вы на работе?

– Два дня через два. А присматривать… Да что за ней присматривать, она уже большая!

– Дочь-то хоть вам помогает? – спросила я. – У вас ведь, насколько нам известно, дочь есть, вполне дееспособная.

Петухова замялась:

– Да как вам сказать… Присылает иногда мелочь, так, на хлеб… То тысячу, то пятьсот рублей… И то редко.

– Понятно. – Я еще раз оглядела убогую обстановку комнаты. – Ну что ж, берите ручку, лист бумаги и пишите.

– А че писать-то? – Пеухова сбегала в спальню, принесла разлинованный лист, очевидно, вырванный из старых Ксюшиных тетрадей, и какую-то допотопную ручку и уселась за стол.

– Пишите заявление в произвольной форме. Я, такая-то, прошу выделить мне разовое денежное пособие в размере…

– Тише, не гоните так, я не успеваю! Про-шу… вы-де-лить… – по слогам диктовала сама себе Петухова, – как дальше-то?

Да уж!..

Когда она с горем пополам домучила заявление, я сложила лист пополам и убрала его в сумку, затем достала стодолларовую бумажку и показала ее хозяйке:

– Вот это я могу оставить вам уже сейчас, только напишите расписку.

Та обрадовалась так, словно ее назначили директором парикмахерской, в которой она работала. Она шустро сбегала в спальню, принесла еще один лист бумаги и под мою диктовку написала расписку в получении денег. Я спрятала и ее в свою сумку.

Когда я вышла из квартиры на свежий воздух, мне захотелось помыться. Встать под горячий душ и стоять так долго, пока вся грязь, что налипла на мою кожу в этом гадюшнике, не смоется с моего тела! В сумке у меня лежало заявление гражданки Петуховой с описанием всех лишений, которые она испытывала, таща на себе непосильный воз по воспитанию внучки, а также расписка в получении ею ста долларов за внучку. Я еще толком не знала, зачем мне так нужны эти бумаги, но чувствовала, что они еще очень пригодятся.

* * *

Мы с Ксюшей сидели в парке и смотрели на плывущих по озеру лебедей. Она ела мороженое, которое я ей купила, и держала в руке воздушный шарик в виде розового сердечка.

– А бабушка не будет тебя ругать, что ты долго домой не приходишь? – спросила я.

– Нет, ей не до меня, у нее новый муж, Михалыч, – ответила девочка небрежно.

– И часто у нее… новые мужья появляются? – осторожно осведомилась я.

– В год – по два новых мужа, – сказала Ксюша, очевидно, повторив чьи-то слова.

– Твоя мама когда последний раз к вам приезжала?

– Давно… Я не помню, но тогда была осень, и она подарила мне осеннюю куртку и сапожки.

– А деньги она вам присылает? Я имею в виду, бабушке?

– Бабушке денег давать нельзя – она все пропьет! Или Михалыч у нее отнимет.

– Зачем же она с таким живет? Бабушке надо хорошего мужа.

– Где ж такого взять! Все мужики – одинаковые. Все пьют и деньги забирают. Какая разница, с кем жить?

– Да, действительно… Почему же мама не приезжает к тебе почаще?

– Она работает. Далеко, за границей. Ей часто сюда ездить нельзя.

– Это она тебе так сказала?

Девочка кивнула. Она уже доела мороженое и облизывала пальцы.

– Зачем ты лижешь грязные руки? Пойдем, помоешь их в фонтане.

Я взяла девочку за руку, и мы подошли к фонтану. Она перегнулась через бордюр, заплескала руками в воде, радуясь, как пятилетний ребенок. Ясно, что с ней никто никогда не ходил ни в парк, ни куда-либо еще.

– Ксюша, мне кажется, ты не наелась. Скажи честно.

Девочка посмотрела на меня снизу вверх своими большими голубыми глазами. А глаза у нее мамины, подумала я, только у дочки они ясные и добрые.

– Не наелась, – призналась девочка.

– Тогда пойдем, я видела здесь недалеко ресторан.

– Ресторан? – Ксюша посмотрела на меня испуганно. – А вы знаете, как там все дорого?!

– Вот заодно и узнаем.

Мы сидели в ресторане «Арарат» и под армянскую национальную музыку уплетали национальные армянские блюда. Ксюша уплетала все так, как будто никогда в жизни до этого она не ела досыта. Я даже опасалась, как бы девочке не стало плохо.

– Да, Ксюша, не повезло тебе, – сделала я заключение, – мама далеко, бабушке, как видно, не до тебя…

– С этой бабушкой мне не повезло, – согласилась девочка, – но у меня еще и другая бабушка есть.

– Так, так, а вот с этого места поподробнее, – заинтересовалась я, – что за бабушка?