– Вадим, вот вы мнемоник, – Голос Инги стал мягче и глуше. – Разве иная острота восприятия мира не создает дополнительных трудностей в вашей работе? Я сейчас подумала – некоторые кибернетические механизмы, такие, как Иван, например, они ведь почти как люди. Их уничтожение оставляет шрамы в душе? Или нет?

– Оставляет. Больные и глубокие. Неважно кто перед тобой, искусственный интеллект, человек, инсект… смерть всегда страшна. Особенно когда остаешься лицом к лицу с ней. Даже если убил врага. И мнемонику тяжелее, чем другим.

– Тогда зачем… в армию? – Инга подняла взгляд на Вадима. – Я понимаю были времена, когда каждый, – подчеркиваю – каждый был обязан служить, защищать свою страну, планету, но теперь, когда нет внешних угроз…

– Они есть. – Мягко перебил ее Вадим. – Неявные, скрытые, неизведанные, но есть.

– Вы мужчины просто тешите свое самолюбие.

– Это не так. Действительно некоторые приходят в ВКС зарабатывать деньги, в надежде, что отслужат положенные по контракту годы и ничего значительного за это время не произойдет. Но есть и другая категория офицеров. На самом деле армия, в лучшей ее части, – это высокие профессионалы своего дела, люди чести, хорошо понимающие – случись внезапная беда и никому кроме них не встать между тобой Инга, и неведомой, а потому кажущейся надуманной опасностью. – Вадим сам не заметил, как перешел на «ты» в обращении к девушке. – Космос жесток к людям. А в эпоху высочайших технологий роль личности в истории вырастает до гипертрофированных размеров, ведь современный мир не просто сложен, – он взрывоопасен и совершенно непредсказуем.

– Почему? – Нахмурилась Инга. Казалось, она ведет спор, диалог с самой собой, а не с Вадимом, и ее кажущаяся колкость, вызов, звучавший в каждой фразе, адресован вовсе не ему.

– Раньше, гипотетическому «злодею» была необходима как минимум армия единомышленников, чтобы сотворить зло и причинить масштабный вред другим людям. Теперь же не обязательно напрягаться в поисках сторонников. Любой может сформировать личную армию, набрав безропотных исполнителей из числа кибернетических механизмов, которые не станут задаваться вопросами правоты и правомочности совершаемых действий. Это самый простой, можно сказать несколько утрированный пример. На самом деле все сложнее, в сотни раз тысячи раз сложнее. А относительно мальчишек, что идут в армию, ты конечно права – для них не существует высоких идей и железных принципов. Но они появляются со временем. Сначала дух соревновательности, стремление стать лучшим, затем в какой-то момент начинаешь ощущать свою ответственность сначала за жизнь друга, потом за вверенное тебе подразделение… Это сложно объяснить. – Вадим попытался подобрать нужное слово, но не смог. 

– Странный у нас вдруг вышел разговор. – Илья Степанович устроился поудобнее, закинув ногу на ногу. – Вот вы, капитан, я по глазам вижу: считаете, что все происходит так, как должно?

– Конечно. – Не колеблясь ответил Вадим. – Мы развиваемся, что ж здесь дурного?

– Да разве кто против прогресса? – Макрушин пристально взглянул на Рощина. – Но появление касты мнемоников не сломает нас? Не поделит еще раз, уже четко, как по линии терминатора – вот ты развился, а ты нет, значит остаешься за бортом? Не все ведь готовы к имплантациям, значит миллионам будет закрыт путь в дальний космос, к реализации своих надежд, мечтаний?

– Рано пока говорить о мнемониках, как об обособленной части человечества. – Ответил Вадим. – К тому же я уверен, человек с твердыми убеждениями, ясной целью в жизни всегда найдет и реализует себя, вне зависимости от количества имплантов.

– Относительно имплантов соглашусь. А что до остального – заблуждаетесь. У негодяя, подонка, то же твердые жизненные принципы. Он верит, в то, что творит, в свой образ жизни. Да и большинство из нас, считая свой жизненный путь правильным и обоснованным, однажды оглянется назад…

– Зачем?

– А думают там ангела увидеть. Хранителя своего. Образно, конечно. Но там за спиной бесы. Наши поступки, совершенные или напротив, не совершенные, мелкие, крупные, какая разница? Факт, что они есть, тянутся за нами, как шлейф, многие их видят, редкие смельчаки признают, но считают все.

– Странная философия. Идеальных людей нет, согласен, но так ли страшны ошибки?

– Не об ошибках говорю. О грехах, больших и маленьких. То, что сделано, и спрятано, закопано поглубже, в надежде, что не вылезет никогда…

Они замолчали. Каждый в эти секунды задумался о своем, сокровенном, словно слова Макрушина спровоцировали некий самоанализ.

– Напряжение какое-то чувствуется. – Внезапно признался Вадим. – Будто что-то обязательно должно случиться.

– Когда? – Поинтересовалась Инга, не придав должного значения словам Рощина.

– Скоро. Не знаю. Но чувство на душе тревожное.

– Тогда может быть, сменим тему? – Предложил Илья Степанович.

– Охотно. – Кивнул Вадим, заметив, как Инга вдруг поежилась, будто на нее повеяло порывом ледяного воздуха.

– Прохладно?

– Зябко. – Она встала, подошла к мангалу, угли в котором уже подернулись пеплом, и протянула руки, согревая ладони остатками тепла. На ее лицо легли гротескные тени, в прическе под волосами что-то блеснуло, и Вадим, скорее машинально, чем осознанно вдруг поймал себя на мгновенном сканировании.

Под коротко остриженными волосами девушки не пряталось дополнительных имплантов, и он успокоился.

– Илья Степанович, а вы обещали рассказать о раскопках.

Макрушин кивнул.

– Конечно. Вот только боюсь разочаровать вас, Вадим. Восемнадцать миллионов лет – огромный отрезок времени. А оно, как известно, беспощадно к большинству материальных свидетельств. Мы год за годом расчищаем руины строений, но они – лишь фрагменты когда-то существовавшего на материке огромного города.

– Мегаполис?

– Да, некоторые находки позволяют предположить, что руины под пустошами не разрозненные поселения, а фрагменты единой инфраструктуры. Что же касается прогресса в изысканиях – его нет. Мы не сумели отыскать ничего, кроме плохо сохранившихся участков застройки. Ни предметов обихода, ни фрагментов машин, словно город был пуст и постепенно разрушился под влиянием времени.

– Возможно, здесь на Алексии вы нашли несостоявшуюся колонию неизвестной нам цивилизации? Машины, что возвели город, выполнили свою задачу, и покинули планету, а настоящей колонизации, заселения возведенного ими мегаполиса так и не произошло?

– Может быть. Такая вероятность существует в теории. Есть и другое предположение – эвакуация. Хотя ни одна из версий не выдерживает серьезной критики. Даже если тут не появились колонисты, или по какой-то причине они покинули планету, куда подевалось техногенное наполнение существовавшего города? Пусть прошла бездна времени, но мы нашли бы хоть что-нибудь, понимаете? Пусть не фрагменты, но аномальные вкрапления металлов, сплавов, полимеров, наконец.