Первые гости, мистер и миссис Кэтт, прибыли на песочного цвета седане через пять минут после того, как гостевая ванна была по краю промазана герметиком. Гостей приветствовала мать, размахивающая бутылкой шампанского так же рьяно, как отец своим топором.

Она так громко крикнула: «Добро пожаловать! Вы у нас первые!» — что гости испуганно вздрогнули. Потом она провела их в гостиную и познакомила со мной и Джо. Я в ответ едва шевельнула рукой и что-то промычала: мы заранее договорились с братом, что я притворюсь глухой.

— А вот и Элфи! — снова вскричала мать, и в гостиную трусцой вбежал отец в спортивных трусах, красных и очень коротких; гости смутились так, будто он был вовсе нагишом.

— Привет, — сказал отец, протянув букву «и», и пожал им руки.

— Выпьешь шампанского, дорогой? — спросила мать и вручила отцу большой фужер.

— Еще как выпью!

Мы с братом переглянулись и одними губами передразнили: «еще как выпью!» и «при-и-ивет».

— Ну и как вам эта чертова кукла? — спросил отец, взяв «Гардиан» с фотографией Маргарет Тэтчер на обложке. — Уже два месяца прошло, а она все у штурвала.

— Вообще-то мы оба считаем, что она просто замечательная, — чопорно заявила миссис Кэтт и сердито поправила бретельку лифчика, — и все делает правильно.

— Уверена, что так оно и есть, — подхватила мать, бросив на отца выразительный взгляд.

— Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, обращайтесь к нам, — сказал он и сделал большой глоток «Моэ», купленного оптом, а потому дешево.

— По правде говоря, сейчас нам не требуется ничего, кроме ванны, — заявил мистер Кэтт, поставил на столик нетронутый фужер и потер руки, как будто в них уже было мыло.

— Ванны? — переспросил отец таким тоном, словно вдруг забыл, что такое «ванна».

— Да, ванны, — подтвердил мистер Кэтт.

— Поня-я-ятно, — промямлил отец, но даже он не мог тянуть это слово тридцать пять минут, необходимых для застывания герметика.

— А вы знаете, я могу предложить вам кое-что получше ванны, — жизнерадостно вмешалась мать.

— Душ? — с надеждой спросил мистер Кэтт.

— Нет, прогулку по саду, — объявила она и повела усталых путешественников по лужайке к воде, где они молча уставились на свои скучные и измученные отражения.

В ту самую минуту, когда герметик наконец-то застыл, она схватила их обоих за руки и с энтузиазмом воскликнула:

— А теперь самое время для ванны!

Мистер и миссис Кэтт взирали на нее с ужасом, видимо решив, что она собирается принимать ванну вместе с ними.

Они были безобидными людьми, которые не собирались дружить с нами, а хотели просто пожить в нашем доме. Они очень рано вставали, невзирая на погоду, и всегда заказывали один и тот же завтрак. Матери так и не удалось накормить их ничем, кроме хлопьев из отрубей и маленького стаканчика апельсинового сока, а отцу ни разу не удалось уговорить их остаться внизу после девяти вечера. Он соблазнял их совместным просмотром кинофильма, картами и дегустацией вин, но так и не смог разрушить их уютный, устоявшийся симбиоз. Совсем не о таких гостях мечтали родители; они мечтали о гостях, которые станут друзьями, — наивная и практически неосуществимая надежда, но они будут цепляться за нее еще много лет.

— Элли, почему мистер Кэтт всегда говорит с тобой так громко и медленно? — спросила как-то утром мать, когда я помогала ей мыть посуду.

— Он думает, что я глухая.

— Что? Почему? — удивилась она и прижала меня к своему мягкому животу. — Люди такие чудесные и удивительные, да, Элли? Никогда не забывай об этом. Никогда не теряй веру в них.

Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но все равно пообещала, что не буду, и вцепилась в ее душистую одежду жадно, как голодная моль. Я соскучилась по ней.

В тот день, когда это случилось, мы остались одни. Родители уехали в Плимут заказывать новую плиту, а мы с братом занялись изготовлением «китайских колокольчиков» из старых раковин и всяких металлических обломков, собранных на пляже во время отлива. Небо в то утро было таким безмятежно-голубым, что все под ним, казалось, погрузилось в гипнотический сон, и даже дрозды примолкли.

Я услышала только визг тормозов, а звука удара не услышала, наверное, потому, что он был таким маленьким. Его голова осталась совсем целой: они, в смысле колеса, переехали только тело, и брат быстро накрыл его рубашкой, своей любимой джинсовой рубашкой, которую Нэнси привезла ему из Америки. Он был похож на брошенный у обочины пакет с вещами — вещами покойника, уже не нужными.

— Мне очень жаль, — сказал мистер Кэтт, выходя из машины, — я не заметил, как животное выскочило на дорогу.

Он так и сказал — «животное». Прямо так и сказал.

Брат поднял его и, держа как ребенка, понес ко мне. Он был еще теплым, но там, где раньше пальцы ощущали упругое и плотное тельце, сейчас было что-то мягкое и жидкое. Я чувствовала, как из-под рубашки его теплота стекает мне на ногу, и, только опустив глаза, увидела, что это кровь.

— Чем я могу помочь? — спросил мистер Кэтт.

— Вы уже помогли, — сказал ему брат, — а сейчас расплатитесь и уезжайте.

— Уезжать? — удивился мистер Кэтт. — Может, сначала нам стоит переговорить с вашими родителями?

— Нет, не стоит, — сказал брал и, нагнувшись, подпал отцовский топор. — Просто убирайтесь отсюда как можно скорее. Вы убийца, и мы вас здесь совсем не ждали. Убирайтесь! Валите отсюда! Убирайтесь, я сказал!

Держа в руке топор, он шагнул к машине. Ревя двигателем и разбрасывая из-под колес гальку, светлый седан промчался по нашей дорожке, а потом он исчез за поворотом, и мы остались наедине со своей невыразимой потерей. Брат швырнул на землю топор. У него тряслись руки.

— Я не могу терпеть, когда тебе делают больно, — сказал он и пошел в сарай, чтобы найти подходящую коробку.

Она сняла трубку после первого же звонка, как будто знала, что я позвоню, и ждала у телефона. И я еще ничего не успела сказать, когда она спросила: «Бог умер, да?» Я не стала спрашивать ее, откуда она знает — о некоторых вещах лучше не спрашивать, — поэтому я только сказала: «Да, умер» — и коротко объяснила, как это случилось.

— Это конец главы, Элли, — только и сказала она, когда я замолчала.

Она была права. Его жизнь значила для меня больше всего на свете, и его смерть тоже, потому что после нее осталась пронзительная черная дыра, которую невозможно заполнить. Дженни Пенни всегда была права.

Я лежала в темноте поперек кровати, а брат сидел рядом.

— Он ведь возвращался к тебе, — говорил он.

Он рассказал, что в тот самый момент, когда передал кролика в мои руки, почувствовал биение его пульса, совсем слабое, и это было чудом. И, оказавшись в моих руках, бог на секунду открыл глаза и провел лапкой по моей щеке.