Он поднял бровь, одновременно приглашая и осуждая. Я молчала, пока наконец не смогла больше переносить гнетущую тишину и, не выдержав, выпалила:

— Вчера вечером, вы подразумеваете?

— Да. Если нет другого, пока еще не открытого нарушения. — Я увидела, что его твердый рот почти тронула незаметная улыбка, в серых глазах горел огонек жестокого юмора.

Я отрицательно покачала головой.

— Хорошо, тогда выслушаем вашу версию. — Он скрестил на груди загорелые руки, откинулся назад вместе со стулом и посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.

— С начала?

— С начала, — спокойно повторил он, — и ничего не пропуская.

Я приступила к сбивчивому пересказу вчерашних событий — телефонный звонок Мораг, встреча с Петизо, наш разговор, главным образом на языке жестов, его страх и почему я не расписалась, такси, наше возвращение в общежитие, появление машины дона Рамона и как дон Рамон подвез меня домой.

Мистер Фицджеральд слушал меня спокойно и без замечаний, затем мой голос затих.

— Ну-ка, вы не можете устать, мисс Брэдли. Вы ведь только что подошли к самому интересному?

Я скрипнула зубами и посмотрела на него с искренней ненавистью.

— Хорошо, — выдохнула я. — Когда мы добрались до резиденции, дон Рамон поцеловал меня — но это ничего не значит. Затем вернулись миссис Малленпорт и Хестер и увидели нас, но…

— Но после моих предупреждений, почему?

Я не знала, поэтому не ответила.

— И это было не впервые, не так ли?

— Да.

Я видела, что мой определенный ответ заставил его побледнеть от гнева.

— И это ничего не значит?

— Да.

С видимым усилием он сдерживал гнев. Потом заговорил снова, тихим и бесстрастным тоном.

— Почему вы велели Чико говорить всем, что были со мной?

— О, я не говорила, клянусь, — горячо возразила я. — Этого преступления я не совершала.

Мистер Фицджеральд задумчиво посмотрел на меня.

— Ладно, — размеренно произнес он. — Их и так достаточно.

— Чико хотел как лучше. Он только старается, чтобы все были счастливы, и часто говорит первое, что приходит в голову. Он сказал мне…

Я остановилась. Чико иногда говорил мне, что Хестер с мистером Фицджеральдом, но в тех случаях это было, разумеется, правдой. Мистер Фицджеральд больше не спрашивал меня. Он не проявил интереса к дальнейшему обсуждению Чико.

— Очень хорошо, — произнес он рассудительно и серьезно, как любой судья-вешатель. — Я принимаю ваше объяснение.

— Спасибо.

Он поднял одну бровь, уловив в моем тоне слабый намек на сарказм.

— Но вчера вечером вы понадобились мне, чтобы напечатать две новые директивы министерства иностранных дел.

— Напечатаю сейчас.

— Уже не нужно. Я напечатал сам.

Я вздохнула. Я наполовину выдохлась, наполовину злилась на замечательное умение этого человека уличать меня в ошибках.

— Ничего. Со времени приезда вы упорно трудились. Его превосходительство доволен. Тем не менее существует вопрос дисциплины и безопасности, что остается моим коньком.

— Регистрация?

— Точно.

— Я пыталась объяснить… — начала я.

— Ваши оправдания понятны, мисс Брэдли, но правило неколебимо. Для вашего же блага, как и всех остальных, я всегда должен знать, где вас найти.

Хотя он легко отпустил меня, что-то в том, как он произнес эти совершенно разумные слова, уязвило и возмутило меня.

— Это хуже, чем брак! — воскликнула я.

— О, я не знаю, — ответил он с омерзительной холодностью. — Все-таки не на всю жизнь. Вы всегда можете уволиться — или я могу послать вас собирать вещи.

Он долго ждал, чтобы нанести удар. Я прислушивалась к шумам на площади: группа индейцев расхваливала свой товар, колокола пробили одиннадцать часов. Затем, помедлив, подобострастно спросила:

— Это все, мистер Фицджеральд?

Он внезапно оглянулся на звук моего голоса и растянул губы в ледяной улыбке.

— Еще кое-что.

Мое сердце упало, первый секретарь взял розовую папку и проглядел ее.

— Поездка на сейсмическую станцию Беланга во вторник. Его превосходительство думает, что будет хорошо, если вы поедете.

Я с глубоким облегчением улыбнулась и кивнула.

— Жду не дождусь, — сказала я с энтузиазмом.

Джеймс Фицджеральд с любопытством посмотрел на меня. Его ответ был краток.

— Вы меня удивляете. Мне казалось, поездка покажется вам трудной и слишком утомительной.

— О нет, совсем наоборот. Я люблю путешествовать. И к тому же его превосходительство сказал, что мы успеем туда и обратно за один день.

— То есть, — подчеркнуто произнес мистер Фицджеральд, — мы.

— Его превосходительство и я, — твердо сказала я.

— Нет, мисс Брэдли, — поправил он. — Вы и я.

Так во вторник с самого утра, в неизбежном избытке времени, я оказалась рядом с Джеймсом Фицджеральдом во время часового перелета между городами Куича и Беланга.

Самолет был маленький и потрепанный; взлет в солнечный горный ландшафт был долог и труден. Но узкие кресла и близость мистера Фицджеральда тревожили меня гораздо больше.

Наши места выбрал мистер Фицджеральд. Чарагвайцы, как и все их латиноамериканские собратья, летают, как лондонцы ездят в автобусе. Лезут в салон с багажом, корзинами и даже клетками с домашней птицей.

Мистер Фицджеральд наклонился, чтобы застегнуть мой пояс. Его лицо почти так же приблизилось к моему, как лицо дона Рамона во время моего первого полета в Чарагвай. Мистер Фицджеральд показал, как регулировать воздушный поток, заказал охлажденный лимонад, спросил, не хочу ли я журнал. Его спокойная уверенность заставила меня чувствовать себя неоперившейся путешественницей, какой несколько недель назад, полагаю, я и была. Его мужественность заставила меня чувствовать себя женственной и слабой.

Но хуже всего было то, что под его скрупулезной заботой проглядывал намеренный нейтралитет. Он просто выполнял все необходимые обязанности или оказывал услуги, но без всяких личных чувств.

Я не винила его, потому что делала то же самое. Я приняла совет миссис Малленпорт насчет одежды просто потому, что не могла рисковать повторением визита к мадам Одетт. Поэтому на мне был хорошо скроенный брючный костюм из оленьей кожи с темно-синей шелковой рубашкой. Вчера вечером я вымыла волосы, и Бианка протерла меня лосьоном из горных трав, который прямо-таки творил чудеса. Я открыла особый флакон французских духов, купленный мне отчимом на прошлое Рождество. Я чувствовала себя вооруженной — не знаю, против кого.