Я посмотрела на лицо дона Рамона и увидела, что его глаза широко открыты и смотрят в пространство, словно он о чем-то думает или прислушивается. И конечно, словно тоже не чувствует волшебства.

Но не успела я отпрянуть, как нас внезапно ослепили мощные фары официального лимузина, доставившего миссис Малленпорт и Хестер домой. Если они что-то и заметили, то вежливо промолчали.

— Я должна объяснить, — сказала я миссис Малленпорт, следуя за ними в резиденцию.

— Только если действительно этого хотите, дорогая. — Миссис Малленпорт выглядела очень встревоженной, словно ей и не снилось, что я девушка подобного сорта. — Но вам следует знать… — снова заговорила она с собой.

Но я так и не услышала, что она собиралась сообщить, так как в зал ворвался важный и сияющий Чико. Он быстро принял у них плащи, затем сказал мне:

— Вам телефонный звонок. — Он поднял трубку. — От дежурного.

Я почувствовала, как у меня затряслись поджилки. Миссис Малленпорт заглянула в книгу регистрации.

— Разве вы не расписались, дорогая? — спросила она, скорее печально, чем гневно.

— Было критическое положение, или, по крайней мере… — начала я.

— Хорошо, дорогая, выпьем кофе, а затем можете облегчить душу, не думаю, что, как говорит его превосходительство, есть пострадавшие.

Последнее слово осталось за Чико.

— Конечно нет, сеньорита. Дежурный, да, сначала сердился. Говорит, с кем вы вышли? Но я все устроил. Я, как всегда для мисс Хестер, сказал, она вышла, сэр, с мистером Джеймсом Фицджеральдом.

Я была избавлена от грубости, но ни в коем случае не от нападок мистера Фицджеральда. Поскольку в десять часов утра из Вашингтона вернулся его превосходительство мистер Малленпорт и, после краткого заезда в резиденцию, немедленно принял у себя в кабинете бразды правления.

Я слышала через дверь его разговор с мистером Фицджеральдом. Естественно, я не могла понять, о чем шла беседа, но различала приятный пожилой голос, даже один или два раза слышала его смех, тогда как мистер Фицджеральд говорил более низко и, на мой взгляд, более беспокойным тоном.

Примерно в десять сорок пять его превосходительство позвонил. Я взяла блокнот, с некоторым трепетом открыла дверь и вошла. Я увидела плотного мужчину лет шестидесяти, чуть выше среднего роста, но очень прямого, с белыми волосами и загорелым лицом, который вышел из-за стола, протянув руку мне навстречу. Крепкое рукопожатие, добрая улыбка. Таким представляют идеального отца, подумала я.

— Хорошо, Мадлен. — Посол жестом предложил мне садиться и сам сел на свое место. — Оставьте, — сказал он, когда я открыла блокнот. — Вы с Джеймсом потрудились на славу. Лишили меня занятий. Сегодня я хочу послушать вас, так что обойдемся без формальностей. Как ваши дела? Как чувствуете себя, юная леди, в туфлях Евы?

Про себя я подумала, что это скорее испанские сапоги времен Инквизиции, чем туфли. Но вслух ответила:

— Она установила очень высокий стандарт.

— Да, — улыбнулся его превосходительство, — если что-то стоит делать, нужно делать это хорошо, но вы справились? — Последняя часть была вопросом.

— За одним или двумя исключениями, — ответила я и, чтобы быть честной, поправилась: — Четырьмя или пятью.

— Ах, все мы учимся на своих ошибках.

Посол смотрел на меня с дружеской проницательностью. Было легко понять, почему чарагвайцы так его уважали. Труднее вообразить, что тридцать лет назад он был перспективным молодым дипломатом вроде Джеймса Фицджеральда. Или наоборот, что однажды Джеймс Фицджеральд созреет до такого человека, как его превосходительство.

— И я слышал о вас много хорошего, юная леди.

— От?.. — Я не хотела называть имена, но мне доставило бы удовольствие и подбодрило, если хороший отзыв дал сам мистер Фицджеральд.

— От самых разных людей, — дипломатично ответил его превосходительство. — Вы вошли как круглый гвоздь в круглое отверстие. Посольство очень похоже на семью. Мы настороженно смотрим на новые лица. El amigo у el vino, antiguo. — И так как мой испанский был слишком плох для этой пословицы, перевел: — «Друзья и вино должны быть старыми». Но в посольстве вас, похоже, приняли очень сердечно.

Он остро взглянул на меня, словно мог уточнить это замечание, затем продолжал:

— И моя жена, и Хестер наслаждались вашим обществом.

— Они очень добры, — тепло ответила я.

— Хестер полезно иметь подругу своего возраста, — задумчиво продолжал он. — Время от времени она бывает своенравна. У Хестер не самый легкий характер — как у всех настоящих женщин.

В других обстоятельствах я могла предложить Еву. Но раз она и Хестер соперничали за мистера Фицджеральда, это было бы бестактно.

— Несомненно, после замужества она успокоится. И если моя жена читает знаки правильно… — Посол резко оборвал себя. — Да, ну, в общем, моя жена читает много знаков, — он улыбнулся, — и некоторые из них о вас.

Я выглядела удивленной, хотя надеюсь, что мне удалось достаточно быстро замаскировать это, и взволнованной.

— Она считает, что вы слишком стараетесь, не даете себе передышки. Я также заметил, что вы очень мало видели страну. Она очаровательна, но полна противоречий, поэтому требует некоторого изучения.

Я уловила за этими словами тончайший намек на предупреждение, словно слухи о моей дружбе с доном Рамоном уже достигли посольских ушей и его превосходительство хотел предостеречь меня в совершенно иных и гораздо более любезных словах, чем мистер Фицджеральд.

— Однако, — продолжал посол, — подошел срок ежемесячного снабженческого и инспекционного посещения англо-американской сейсмической станции в Беланге. Иногда со мной ездила Ева. Теперь ваш черед.

— С удовольствием, — сказала я. — Спасибо.

— Это интересная поездка. А хорошая компания, как говорится, делает любую поездку легкой. — Он объяснил, что сначала мы полетим междугородним авиарейсом, затем на лошадях поднимемся в горы, но непременно успеем вовремя на обед в резиденции. — Ну и славно. Думаю, мы с вами очень хорошо поладим. Теперь идите и поговорите с Джеймсом Фицджеральдом. Он сказал, что хочет выяснить кое-какие подробности незаконченного дела.

Незаконченное дело оказалось не совсем тем, о чем я думала, когда прошла через открытые решетки канцелярии и постучала в дверь кабинета первого секретаря.

Я чувствовала прилив крови к щекам и метафорически сжимала в потных руках свои защитительные документы. Мои уши были настроены на нюансы его интонации.

— Войдите.

И я увидела его неулыбчивое лицо. Он жестом показал на стул и без предисловий бросил:

— Сначала давайте обсудим ваш самый последний проступок.