Она вздохнула.

— Давно ушел Петизо?

— Давно. Пропустил обед, а теперь ужин. Значит, дело плохо.

— У вас есть идея, куда он ушел?

— Есть идея почему. Моя ошибка. Пришлось отругать его утром.

— Опять кража бумажников?

— Нет, думаю, от воровства он излечился. Но вчера он бродил в Центральном западном парке, приставая к клиентам. Ему запрещено там работать. Если бы полиция увидела, он потерял бы лицензию.

— Но они не видели?

— К счастью, нет. Ева заметила его с балкона и сообщила мне.

— Еще бы!

— О да, — тепло ответила Мораг. — Кроме того, ничуть не колебалась.

— Это произошло утром?

— Да, еще до завтрака. Я сказала ему, что, если его поймают за этим занятием снова, не отпущу на День Ананда. Он поплакал, потом ушел, и больше я его не видела.

— Вы звонили дону Району? — спросила я.

— Да… домой, но там его нет. Я оставила сообщение.

— Полиция?

Мораг сердито фыркнула:

— Знаете, местная полиция — не ваш дружелюбный британский Бобби. Они станут разъезжать на скоростных автомобилях и постараются окружить его, словно Аль Капоне. Запугают беднягу до смерти. Он просто сбежит в горы.

Она вздохнула.

— Что от меня требуется? — мягко спросила я.

— О, это только догадка, но, кажется, он доверяет вам. Он знает, я строга. Возможно, я слишком сурово отчитала его в присутствий других, но Ева сказала… — Она проглотила следующие слова, затем продолжала: — Надеюсь, он устремится к вам, как к единственному другу.

— Я посмотрю.

— Не ищите специально, — резко проинструктировала Мораг на прощанье, — не то он испугается. Просто погуляйте по саду резиденции. Но смотрите в оба.

Раздались короткие гудки, я опустила трубку. Потом через зал для приемов вышла на темную веранду. Я прошлась по ней взад и вперед, словно наслаждаясь ночным воздухом, насторожив глаза и уши. Сад переполняли тихие звуки и невидимое движение. Квакали и шуршали среди лилий лягушки. Высоко в сухих шелестящих листьях банановых пальм била крыльями ночная птица. Какое-то существо осторожно пробиралось среди цветов. Тень от жалюзи незакрытого окна кухни падала поперек самой дальней лужайки.

Неторопливо я спустилась по ступенькам террасы, прошла по первой лужайке мимо сложенных стульев и столов, ожидающих завтрашнего приема, повернула к теннисным кортам, где мистер Фицджеральд вел такую тяжелую игру. Миновала плавательный бассейн. Один раз мне показалось, что кто-то идет следом, но когда я оглянулась, на гладкую поверхность воды падала только моя тень.

Подавленная, я зашагала в самую дальнюю часть сада, где бил декоративный фонтан. Как обычно, фонтан поддерживала статуя — на сей раз не в честь дона Рамона Каррадедаса и его невесты, но тоже вполне подходящая — разъяренный лев. Я постояла, пристально глядя на переливающиеся капельки, слабо освещенные тоненькой вафлей лунного полумесяца.

Я спрашивала себя, может, стоит нарушить инструкцию Мораг — позвать в темноту? Острое чувство полной моей беспомощности и бесполезности мучительно навалилось на меня, и, не сдержавшись, я тяжело вздохнула. Все идет не так, как надо. Наверняка непогрешимая Ева справилась бы намного лучше. Я сожалела, что вообще приехала в Чарагвай.

И вдруг на другой стороне декоративного пруда я увидела нечто, напоминающее новую статую четырех футов ростом и неподвижное как камень. Слабый лунный свет отразился в широко распахнутых карих глазах, секундой позже блеснули белые зубы. Петизо?

Статуя неуверенно двинулась ко мне. Думаю, что сам Пигмалион не чувствовал большего трепета, когда ожила его статуя Галатеи.

Завязавшийся странный разговор состоял из фрагментов испанского, индейского, английского языков, международного жаргона и пантомимы. Но все же в каждом или всех пяти его составляющих понимание достигло превосходной беглости.

Кусок за куском, фрагмент за фрагментом, мы словно с двух сторон выкладывали навстречу друг другу цветной мозаичный мост. Прежде всего Петизо потребовал с меня обещание, изобразив его движением крошечного указательного пальца по горлу и требуя повторения этого жеста от меня, что я никого не позову из резиденции. А также (он потянул себя за ухо) не потащу его силой.

Как только я пообещала, мальчик подошел и встал около меня на краю водоема. Через несколько минут мы сели рядом. Каменные плиты все еще хранили тепло горячего дневного солнца. Хрупкий лунный свет мягко блестел на струях воды из фонтана и покрывал воду переливающейся кожей. Петизо смотрел на эту игру с детским восторгом. Спустя некоторое время он свесил ноги с берега, затем со все возрастающим доверием опустил грязные пальцы ног в воду, вздохнул и даже замурлыкал от удовольствия.

Постепенно мы добрались до самой больной темы этих ног, их ошибок и куда они не должны ходить. Если ему не разрешают чистить обувь около кафе, то следует подчиниться. Я говорила почти как мистер Фицджеральд.

С этого времени Петизо должен вести себя точно так, как говорила Мораг, и тогда ему обязательно позволят вернуться в деревню на День Ананда, и Мораг поможет ему с поездкой. А пока он должен вернуться к себе в общежитие.

Петизо отрицательно замотал бедовой головой и разразился экстравагантной пантомимой. Я не поняла. Он предложил упрощенную версию: прижал к лицу ладони, затем оторвал их от щек и швырнул то, что держали его руки, в воду пруда.

— Perdito. — Он показал на свое лицо.

— Потерял? Лицо? — осенило меня.

Он потерял лицо! Это чувство слишком хорошо мне знакомо.

— Но все мы, — сказала я ему жестами и по-испански, — время от времени теряем лицо.

Петизо недоверчиво уставился на меня и в манере дона Рамона вопросительно поднял закопченные черные брови.

Я неистово закивала:

— Да, я, очень часто. Я, особенно.

Петизо поднял тощую ладонь и затем сильно хлопнул ее другой ладонью. Поднял брови, снова указал на меня.

— Да, — кивнула я. — В каком-то смысле за последние несколько недель мою руку больно били много раз.

Мой голос и жестикуляция, должно быть, несли в себе правду, поскольку лицо Петизо озарилось широкой улыбкой. Он счастливо вздохнул, узнав, что не один оказался во временной немилости.

На самом деде, иронически подумала я даже больше товарищи по несчастью, чем знает Петизо. Оба страдаем за свои грехи благодаря прилежной мисс Трент, но я не позволила себе задержаться на этой мысли.

— Мораг очень волнуется за тебя, — продолжала я по-испански. — Она тебя очень любит. — Я изобразила руками любовь. — И иногда старшие и обладающие властью люди должны быть строги, — я хлопнула одной рукой по другой, — даже с людьми, которых очень любят.