Ивона. Ты полагаешь, твои философствования так оригинальны?

Ивона бросает Августину свитер, он накрывается, дрожа от холода.

Августин. Может, и не оригинальны, но они есть. Я думаю и благодаря этому испытываю то, чего ты не понимаешь. Ты можешь описывать любые вещи, умеешь спорить, используя все эти латинизмы твоей чертовой зоологии. Да, ты можешь часами говорить об абстрактных вещах, но живешь только тем, к чему прикасаешься, тем, что чувствуешь, ешь, пьешь. Мысль никогда не становится для тебя переживанием! Ты не в состоянии победить свое упрямство.

Ивона (провокационно). Мне выйти в окно вместе с тобой?

Августин. Ну, подойди.

Августин протягивает руку, на мгновение поверив, что Ивона вместе с ним будет выделывать акробатические трюки. Раздраженная этой идеей, она отворачивается и уходит на кухню.

Августин (кричит ей вслед). Детерминированная собака Павлова!

Ивона останавливается в дверях кухни с изменившимся выражением лица. Она по-настоящему взбешена.

Ивона (цедит сквозь зубы). Ненормальный.

Августин не отвечает. В ярости, уставившись на Ивону, проходит по карнизу. Спотыкается о водосточную трубу, слегка повреждает руку. На тротуар сыплются куски штукатурки. Собака отпрыгивает, старушка поднимает взгляд, но ничего не замечает, потому что смотрит слишком низко. Августин спускается с высоты четвертого этажа по выступам на фасаде каменного дома XIX века. Прыгая по снегу, заходит в арку и на лестничную клетку. Поднимается на лифте, звонит в дверь. Ивона открывает, ее взгляд холоден.

Августин. Ты сказала “ненормальный”.

Ивона. Да.

Августин. Ты правда так думаешь?

Ивона. Да.

Августин. Давно?

Ивона. Уже давно. У тебя плохая наследственность. (Ивона говорит спокойно, с ледяным ожесточением.)

Августин. Ты бы испугалась родить от меня ребенка?

Ивона. Теперь испугалась бы.

Августин. Неправда. (В голосе Августина слышится ужас.) Не может быть. Ивона, как ты можешь говорить такие глупости! Это невероятно. Ты же не будешь осуждать меня за это безвредное чудачество. Подумай, разве то, что я пытаюсь найти свою свободу, ненормально? В этом маленьком немецком городе, в маленьком университете ничего не значащий преподаватель математики вопрошает, свободен ли он, и хочет это ощутить.

Замерзший обнаженный Августин нежно обнимает Ивону. Они опускаются на матрас. Ивона со слезами на глазах смотрит в окно. Новый день приносит потепление. Снежные шапки падают с деревьев одна за другой.

В своей захламленной квартире профессор крестится по-гречески, зажигает лампадку перед иконой в углу комнаты. Пытаясь отдышаться, подходит к окну, стучит по барометру, стрелка находится низко. Черные тучи неподвижно висят над городом.

В университетской аудитории Августин ведет свободную дискуссию со студентами математического факультета.

Августин. Законы статистики касаются множеств. Но что такое множества? В природе их не существует, есть только единичные факты. Любое множество – продукт разума. Человек систематизирует природные явления, группирует их при помощи понятий. Но понятия не существуют материально, я, по крайней мере, не верю в мир идей.

Студент 1. А море или река? Это объективно существующие множества.

Августин. Объективно существуют молекулы воды и песка. Ты объединяешь их в единое целое, используя понятия “море” и “река”.

Студент 2. И что из этого следует?

Августин. Ничего. Можно пользоваться математической статистикой как инструментом, но она не отражает никакой действительности.

Студент 3 (упрямо). Посмотрим. Я уже два года просчитываю диапазон выпадения чисел в рулетке. Когда-нибудь я займу много денег и поставлю все на тот номер, который получу при расчетах. И тогда должен выиграть.

Августин (с улыбкой). Хочешь искушать судьбу.

Студент 3 (категорично). Нет никакой судьбы.

Августин. В таком случае Господа Бога.

Студент смотрит с любопытством.

Студент 3 (изумленно). Вы верите, что есть Бог? Ведь это как раз продукт разума?

Августин. Не знаю. Может, есть, а может, нет.

Студент 3. От чего зависит ответ?

Августин (серьезно). Подкинь монетку, вот и узнаешь.

Студент 3. Есть ли Бог?

Августин. Да, если ты так сформулируешь вопрос… Я дам тебе взаймы на твою рулетку.

Студент 3 (смеется с удивлением). Это что-то более реальное, чем предыдущая тема. Но так нельзя! Если я выиграю, вам будет полагаться доля. Надо занимать у тех, кто не знает о моей цели.

Августин. Хорошо. Одолжу тебе, если проиграешь. Только тогда мне может не хватить денег.

Студент 3. Об этом не может быть и речи. Я выиграю. Это результат расчетов.

Августин. Если бы ты рассчитывал хотя бы на силу воли… Если то, что люди могут силой воли двигать предметы, правда.

Студент 3. Вы верите в это?

Августин. У тебя есть доказательства обратного? Ты правильно спрашиваешь про веру. Мы не знаем, так это или нет. Но можем верить.

Студент 3. А вы верите?

Августин вдруг впадает в задумчивость. Смотрит в окно и начинает говорить, обращаясь скорее к самому себе, нежели к собеседнику.

Августин. Если хочешь знать, я скажу тебе, что ни во что не верю… кроме смерти. А если ты ответишь, что это депрессия по причине низкого давления, я отправлю тебя к естественникам, поскольку они верят в причинно-следственные связи.

Студент 3. Но давление действительно упало. Все мы сегодня в плохом настроении…

[♦]

Вспоминая беседу с легендарным биржевым спекулянтом, я вскользь коснулся того, хорошо ли, что так называемый традиционный брачный союз теряет свою социальную значимость. Вначале нужно спросить, для кого хорошо, потому что между личностью и обществом есть разница. Переходя из одних кратковременных отношений в другие, человек может ощущать радость, обусловленную разнообразием. Супружеские союзы, которые не воспринимаются всерьез, обычно распадаются безболезненно, превращаются в ни к чему не обязывающее общение, а у детей становится больше родителей. С точки зрения отдельно взятого человека, можно считать, что эта концепция лучше, нежели исторически сложившаяся моногамия, заставляющая от чего-то отказываться и держать себя в ежовых рукавицах.

По правде говоря, моногамный брак неверно считать признаком традиционализма. В исторической перспективе, как и сегодня, подавляющее число браков были неудачными – прочные и гармоничные супружеские союзы никогда не преобладали, однако являлись идеалом. В наши дни возник новый идеал, о котором и говорил биржевой спекулянт: предметом мечтаний перестал быть крепкий брак, теперь это множество мимолетных, волнующих опытов. Может быть, это лучше моногамии? Возвращаюсь к вопросу: лучше для человека или для человечества? Ибо если смысл супружества состоит не только в приключении, но также в передаче определенных ценностей следующим поколениям, такая неустойчивая модель может стать серьезным препятствием на пути воспитания эмоционально уравновешенных людей. Все психологические исследования показывают: оптимальными шансами на гармоничное развитие обладают дети у стабильных, любящих пар. Выбирая новую модель отношений, мы рискуем вырастить поколения невротиков, которые отбросят человечество назад, вместо того чтобы вести его наверх.