Выйдя на улицу, я направилась в магазин. Следят ли за мной? Не вижу очевидного кандидата.

От этого стало еще страшнее. Если бы я знала, кто за мной следит, я бы смогла собраться.

Вернувшись, я поняла, что не брала с собой мобильный. Вон он, лежит на диване. Я пропустила звонок. Тот же номер, что и раньше. Неприятное ощущение стеснило грудь. Может, перезвонить? Да. Нет.

Я подошла к окну. Мимо прошла женщина с собакой. Проехал подросток на велосипеде. А кто-то на улице следит за мной и ждет.

Как бы поступила моя сестра?

«Опередила бы его на шаг, разумеется», – почти услышала я ее голос.

Может, она права.

Вместо того, чтобы сидеть и бояться, нужно брать инициативу в свои руки. Осталось придумать как.

Январь 2017 г.

– Что-то… не то… – прошептала Маргарет за ужином. – Слишком… она… добренькая.

Это правда, после возвращения Китти из больницы Помыкашка обращалась с ней непривычно ласково. Как там ее бедная ручка? Не хочет ли она чашку сладкого чая?

Конечно, заведующая не адресовала свои вопросы Китти, а спрашивала медсестру, но, по мнению Помыкашки, это одно и то же.

– Когда… она… такая… это значит… ничего хорошего, – добавила Маргарет.

Это тоже правда. Когда Дункан обварил себя кипятком из чайника, чтобы «перестало чесаться», Помыкашка обращалась с ним особенно ласково, прежде чем отвезти в больницу. Это, как согласились все больные, чтобы он не подал жалобу на то, что нянька оставила без внимания чайник с кипятком.

На следующий день появилась Пятничная Мамаша, притом что была среда. Красивая дикторша с ярко-красными губами сказала это по телевизору за завтраком.

– Твоя мама и наша начальница устроили прямо боксерский поединок, – возбужденно отрапортовал Дункан, неистово расчесывая колено. Зрелище, прямо сказать, неаппетитное: он задрал штанину, выставив воспаленно-красную обваренную ногу.

Китти, Дункан и Маргарет сидели в общей гостиной, но до них доносились слова «ответственность» и «врачебный долг» – в кабинете заведующей вопили во все горло.

Наконец Пятничная Мамаша вышла с красными глазами и поцеловала Китти в щеку:

– Не волнуйся, милая, все будет в порядке.

– Уходи, – сказала Китти, отворачиваясь. – Не видишь, что ли, я сериал смотрю! Приходи в свой день.

Пятничная Мамаша залилась слезами:

– Как бы я хотела понимать, что ты говоришь!

К счастью, на этом она ушла, но из-за нее Китти пропустила момент, когда красивый доктор целовал медсестру. Маргарет ей пересказала. Доктор Китти нравился – он напоминал ей Джонни, по которому она тосковала до изнеможения. Она даже есть не могла – пища будто застревала в горле и не желала проходить дальше. «Пожалуйста, верни его», – молилась она в тот вечер.

Обычно Китти не молилась – какой смысл разговаривать с тем, кого ты не видишь? Но Маргарет была, по ее выражению, «истовой… католичкой…» и не снимала с шеи распятие. Изящный золотой крестик напоминал Китти… нет, воспоминание ускользало.

Соседка по палате всегда читала молитвы, стоя на коленях, прежде чем лечь спать. Китти, конечно, не могла опуститься на колени, но добрый Боженька все равно ее выслушает. Так говорила Маргарет.

И не обманула! На следующий день Дункан вбежал в гостиную, размахивая руками:

– Твой Джонни приехал!

От возбуждения он перестал чесаться.

– Он в кабинете заведующей со своей мамашей! И твоя мать тоже здесь!

Быть того не может – она же только вчера появлялась!

– Может… они… и тебя… позовут… на разговор… – предположила Маргарет.

Китти ждала.

В какой-то момент голоса зазвучали еще громче. Хлопнула дверь. Послышались приближающиеся шаги. Пятничная Мамаша была в слезах.

– Китти, мне очень жаль, но так будет лучше…

Что будет лучше?

За ней подошла мамаша Джонни, тоже заплаканная.

– Бедная, бедная детка, – сказала она, поцеловав Китти в макушку и оставив после себя шлейф чудесного аромата.

– Я хочу видеть Джонни, – потребовала Китти, стуча по креслу действующей рукой. С гипсовой повязкой получалось громче. – Где он?

– Что бедняжка говорит?

Пятничная Мамаша разрыдалась:

– Как бы я хотела это знать!

Мать Джонни потрепала ее по плечу:

– Нам лучше вернуться в кабинет, Лилиан. Остальные приедут с минуты на минуту.

Глядя на Китти, она покачала головой:

– Они не должны были этого допускать.

Чего не должны допускать? Чего?!

Январь 2017 г.

И вот я опять оказалась за тюремной стеной.

Несколько дней я обдумывала разные варианты. Кто автор записок? Может, меня кто-то разыгрывает – предупреждала же меня Анджела? Однако если записки действительно носят угрожающий характер, здесь, в тюрьме, мне находиться безопаснее, чем в квартире. По крайней мере, здесь кругом люди, а чтобы позвать охрану, достаточно подуть в свисток.

В любом случае уволиться я не могу. Мне нужны деньги, а художникам найти подработку вовсе не просто, приходится браться за то, что есть. Но отныне я буду настороже.

Стефан с европейским акцентом ждал меня в учебном корпусе вместе с Куртом и новыми учениками. Один из них банковский клерк и сразу мне об этом заявил, будто подчеркнув – он не чета другим заключенным. Он подчеркнуто сторонился Стефана, который выглядел хуже, чем в прошлый раз: нечесаные волосы, заросшие щетиной щеки.

Несмотря на решимость постоять за себя, я дрожала все занятие.

– Да вы, похоже, захворали, – сказал Стефан.

– Ничего, – отрезала я.

Что, если я получу еще записку? К обеду я решила спросить совета у Анджелы. Ей я больше всех доверяю. Последние несколько дней мы не пересекались – может, застану ее в столовой?

Но Анджелы нигде не было видно. За угловым столиком о чем-то тихо говорили женщины из администрации.

– А что происходит? – спросила я с деланой непринужденностью. Меня никогда не тянуло в компании, всегда было комфортнее одной. Анджела была единственной, с кем у меня почти сложилась дружба, – может, потому, что здесь совершенно другая обстановка, не похожая на все, с чем мне доводилось сталкиваться в жизни.

– Да вот Анджела…

Когда случается пережить трагедию, невольно ждешь следующей. На Анджелу напали? Она серьезно больна? Она…

– Ее уволили.