– Я сейчас не смешивал, а чередовал. Когда смешивают водку с шампанским, это называется «Северное сияние». И кстати, когда шампанское с коньяком – это «Огни Москвы».

– Кошмар какой-то, – передернула плечами Верочка.

– О! – спохватился Александр Иванович. – Кошмар будет, если мы рисунки шампанским зальем.

Он бережно собрал лежащие на столе рисунки Виктора и вышел из кухни.

– А еще кошмар – это то, что ты меня с какой-то… девкой нарисовал, – прошептала Верочка. – Отдай!

– Нет, – вздохнул Виктор. – Настоящий кошмар, – это когда тебе в самый ответственный момент говорят: «Опосля свадьбы»…

«Если быть честным с самим собой, то, ежедневно по стольку принимая, чередуя и смешивая, эдак и спиться можно», – думал Виктор следующим утром, ощупывая раскалывающуюся голову.

Для многих, кого он знал в инкассации, водка перестала доставлять удовольствие, для них уже не с ней было хорошо, а без нее плохо. Взять тех же Михалыча с Тимофеичем или Торопа, да того же Боярина, который был всего на год старше Виктора, но при этом его по утрам трясло не меньше Пана Зюзи – так он изо дня в день назюзюкивался. Нет, пора было прекращать все эти послемаршрутные «дозочки»! А то наступит время – карандаш из рук выпадать начнет.

Разве что позволить себе одну-две бутылочки пива в день. А ведь пиво именно сейчас ох как бы помогло! Но одеваться и идти на его поиски не было никаких сил. Выручила чудесная страничка, на которой Виктор нарисовал две бутылки, стоявшие на нижней полке его холодильника. И они на самом деле оказались там – какое счастье!

Вообще-то неплохо было бы сегодня половить рыбку, скоротать вечерок со спиннингом в руках на той же Истре. Очень удобный вариант – пешком до платформы Тушино, на электричку и уже через час – на реке. И домой можно хоть на последней электричке вернуться, с другим-то транспортом связываться не надо. А завтра хорошенько выспаться и – на вечерний маршрут.

Кстати! Александр Иванович говорил, что новая нетленка, названия которой Виктор не запомнил, тоже про Истру. Очень интересно. В Истре, в стареньком деревянном доме на окраине города, всю жизнь прожила родная бабушка Виктора, и он обязательно приезжал к ней на недельку-другую каждое лето. Александр Иванович, насколько по его рассказам помнил Виктор, имел квартиру где-то на улице Босова. Возможно, они когда-то и пересекались в этом небольшом подмосковном городке?

Виктор нашел пакет с рукописью, включил магнитофон, расположился на диване и принялся за чтение с первой главы, которая называлась «КРАЖА».

«Если Андрей и волновался немного, поднимаясь на второй этаж Трапезных палат Новоиерусалимского монастыря, где собирался совершить первую в своей жизни кражу, то никак не потому, что существовала опасность быть пойманным. Как раз об этом-то он думал меньше всего. Скорее, ему не давала покоя другая мысль: стоит ли вообще воровать или, как выразился его друг Митлз, «крысятничать в музее». Само слово «крысятничать» звучало уж очень отталкивающе. Андрею захотелось, чтобы ему вдруг что-нибудь помешало. К примеру, зал, в который он направлялся, неожиданно оказался бы закрыт на реконструкцию, или в музее было тесно от посетителей. Но ничего похожего не случилось.

Исполнить же выработанный план, как казалось Андрею, будет легче легкого. По его наблюдениям, одна из старушек – смотрительниц музея обычно мирно подремывала в углу на стуле, который достаточно громко скрипел, когда с него вставали. Поэтому со стороны большого тупикового зала внезапного ее появления можно было не опасаться.

Другая смотрительница, немного моложе первой, всегда суетливая и, по мнению Андрея, излишне бдительная, беспрестанно курсировала по трем проходным залам. Иногда она надолго задерживалась в самом дальнем из них, где экспонировалась шикарная старинная мебель, и посетителей так и тянуло присесть на одно из кресел или на огромных размеров диван, обитый светло-зеленым бархатом.

По расчетам Андрея, начинать «операцию» надо было именно в тот момент, когда беспокойная смотрительница войдет в зал с мебелью. Митлз, стоя на атасе, обязан был вовремя засечь ее возвращение и подать знак – щелкнуть пальцами, после чего пойти ей навстречу, а в крайнем случае и отвлечь каким-нибудь вопросом. Чтобы Митлз выглядел посолиднее, Андрей попросил его надеть очки.

Обычно Митлз носил их в кармане – стеснялся насмешек. Теперь очки очень даже пригодились, придав ему вместо обличья боксера-тяжеловеса вид эдакого зубрилы-переростка.

Вообще-то сейчас на его месте предпочтительнее был бы Шурик – троюродный брат Андрея, но он остался перед воротами монастыря охранять велосипеды. Хотя и наглый Митлз должен был вполне пригодиться, доведись им попасть в передрягу и удирать или отбиваться.

По сравнению со своим товарищем щуплый светловолосый Андрей, одетый в серый спортивный костюм и кроссовки, совсем не привлекал к себе внимания, и вряд ли кто-либо из сотрудников музея его запомнил, хотя он вместе с братом наведывался сюда довольно часто.

Эти посещения с детства стали у них традицией. Тут было на что посмотреть. Иконы, картины, книги, посуда, царские одежды и награды, коллекции старинных монет и оружия…

Андрея особенно восхищали древние копья, палаши, многоствольные пищали, которые триста лет назад были на вооружении у стрельцов. Шурика же больше интересовала война Отечественная. Он мог подолгу стоять у диорамы, изображавшей бой с фашистами за русскую деревушку Крюково. Любил поглазеть на останки оружия; на вывешенную в одной из витрин эсэсовскую форму с обожженной по краям дырой на груди, как раз где сердце; на фашистские знамена, у одного из которых – самого вычурного – он однажды умудрился вырезать ножницами целый клок бахромы, чтобы потом соорудить себе аксельбант.

И когда накануне сегодняшнего визита они гуляли по знакомым залам музея, именно Шурик обратил внимание брата на смотрительницу, открывшую одну из кубических витрин и доставшую оттуда неглубокую стеклянную баночку. Она долила в нее что-то из бутылки, после чего поставила баночку на место, закрыла и заперла витрину и, все время осеняя себя крестным знамением, прошаркала в соседний зал на служебный скрипучий стул.

В витрине лежали никогда раньше не виданные братьями, почерневшие от времени экспонаты: три маленьких нательных крестика, металлический браслет, перстень-печатка, портсигар, скорее всего серебряный, несколько маленьких иконок…

– Много бы я отдал, чтобы заиметь вон тот перстенек, – потирая средний палец, будто приготовившись прямо сейчас примерить украшение, сказал Шурик.

– Да, не фиговый, – согласился Андрей. – И крестик, особенно вон тот, очень интересный.

– Вот бы их спереть, Монах! – прищурился Шурик. – Смотри, какая щель широкая. – Он просунул в угол между стеклами витрины мизинец.