Или же, как утверждал его старый друг Вильгельм Флисс, есть только один половой орган, пенис, – развитый у мальчика и стремящийся к этому у девочки? Фаллос отсутствующий и присутствующий? Так чего же хочет женщина?

– Вы должны были отождествлять себя с вашим отцом, потому что не знали матери и не могли соотнести себя с теми материнскими фигурами, которые вас окружали. Вы хотели заниматься теоретической работой, как ваш отец. Вот почему вы стали вести дневник.

– Я писала не ради него… А ради нее! Чтобы утешиться, потеряв ее. Вернее, так и не узнав ее, мою мать. Быть женщиной – значит быть мертвой. Мне хотелось вступить с ней в диалог. Это вопрос выживания. Способ вернуть себе жизнь.

– Это еще не все, Мари, – заметил Фрейд. – Это лишь начало… То, что я обнаружил в ваших детских тетрадках, которые вы предоставили мне для анализа, в ваших снах, ваших страхах и в ваших наваждениях…

– Что же, доктор Фрейд?

– Мы тогда установили, что вы присутствовали при первичной сцене. У вашего дяди Паскаля была связь с вашей няней Розой Буле, и они устраивали свои шалости в вашей комнате, когда вы были совсем маленькой.

– Да, я знаю, – отозвалась Мари. – Стоит мне подумать об этом, и у меня перехватывает горло…

Комок в горле перекрывал ей дыхание, напоминая ужасающую пустоту ее детства и кошмары, в которых ее гроб бросали в море на поживу акулам и чудовищу, которое она называла sarquintué или serquintué, смотря на каком языке писала об этом в своих «глупостях» – тех самых тетрадках, куда заносила все свои секреты. Это чудовище представлялось ей в виде поезда, изрыгавшего дым, который наполнял всю детскую. У него была особенность: он убивал взглядом тех, кто не спрятался. В своих снах она видела, как ее отец, бабушка, а порой даже гувернантка втыкают ей в горло подсвечники, чтобы она задохнулась.

Во время одного достопамятного сеанса психоанализа она нашла смысл непонятного слова «ser-quin-tué», неотвязно преследовавшего ее с детства и историю которого она рассказала в своем дневнике. Благодаря интерпретации Фрейда она расшифровала его тайну. Оно прилагалось к поезду, который проходил перед их домом в Сен-Клу. Железная дорога из Парижа в Версаль была построена неподалеку от усадьбы, где она родилась. «Ser» было началом слова «cercueil»[17], и обозначало гроб ее матери, умершей через месяц после ее рождения; «quin» напоминало об акулах[18], которые набрасывались на гробы, чтобы сожрать брошенных в море мертвецов из рассказов ее няни Мимó о морских путешествиях; «tués»[19] – обозначали ее мать, убитую в ее фантазиях бабушкой и отцом, которые желали завладеть ее богатством.

Поезд, этот шумный, изрыгающий дым снаряд, монстр со смертоносными глазами, символизировал мужчину, который придавливал своим весом женщину во время полового акта. Для маленькой Мими он был причиной смерти ее матери, но он также мог убить и ее саму за то, что она видела эту сцену, запретную для детей. Психоаналитик все правильно разгадал. А иначе почему Розу Буле так внезапно прогнали? Мари повидалась с Паскалем. И вынудила его признаться во всем: в том, что у него были половые сношения с няней на ее глазах в течение трех с половиной лет, оральный и прочий секс средь бела дня, а потом, когда она немного подросла, ночью при свете ночника или в потемках.

– Если ваше предположение верно, – говорит Мари, – поскольку я так и не смогла отождествить себя с какой-либо женской фигурой, да к тому же оказалась свидетельницей забав Паскаля и Розы, то по ассоциации со смертью матери, умершей сразу после моего рождения, у меня появился страх быть женщиной, а также неприязнь к мужскому полу…

– Можно взглянуть на это и так.

– Значит, для того чтобы я смогла достичь оргазма, мне надо в некотором смысле вновь феминизировать себя?

– Вы боитесь поставить себя на место женщины. Боитесь быть отвергнутой, боитесь умереть.

Наступило молчание.

– А как же любовь?

– Любовь?

– Та любовь, которую я испытываю к вам, например. Та самая любовь. Очевидно, что вы для меня – отец. Но вы также мой ребенок, которого мне хочется защищать. По отношению к вам у меня чувства одновременно дочерние и материнские. Вам это не кажется любопытным? Мне нет. Когда любишь, все виды любви перемешиваются. Вы для меня – все.

– Как раз здесь вы существуете как субъект, а не как тело, Мари. От субъекта к субъекту.

– Это и есть настоящая любовь?

– Как любой перенос… Вам же случалось любить мужчин, состоявших в паре, у которых были другие женщины, и это, похоже, вас не смущало. Вы ведь не требовали от них, например, бросить этих женщин, чтобы жить с вами. Вы словно втайне искали любовный треугольник…

– Да, возможно.

– И я сказал бы даже, что, возможно, женщина любимого вами мужчины могла играть для вас возбуждающую роль. Или быть в некотором смысле посредником вашего желания… или же вы отчаянно пытались понять, как устроена нормальная пара, потому что сами вы только в отрочестве узнали, что у вашего отца была долговременная и прочная связь с женщиной скромного происхождения. Ведь во времена вашего детства он был связан со своей женой, то есть вашей матерью…

Мари затаила дыхание.

– Правда… Так я и начала. С Леандри, шантажистом. Сначала я была подругой Адели, его жены. Потом с Аристидом Брианом – я знала, что у него есть постоянная любовница. С Жаном тоже, поскольку он был мужем Женевьевы, подруги моего детства… Хотя я не люблю женщин… Для этого я слишком люблю мужчин. Я нуждаюсь в них, в их взгляде, в их желании.

– Есть в вас, Мари, что-то очень мужское, мужественное, хотя вы полноценная женщина.

– И… Вы думаете, что это моя мужская часть мешает мне достичь наслаждения?

– Нам надо будет исследовать это. Вы не считаете?

Вот и добрались, подумал доктор Фрейд. Эта женщина сопротивляется ему – в психоаналитическом плане. Фригидная женщина, которую он исцеляет. Может, это симптом того, что он считал женским мазохизмом? Женской способностью сносить страдания ради другого и из-за другого, а в некоторых случаях доходить до причинения их самим себе. Он даже писал об этом в своем труде «Побитый ребенок», по поводу типичной фантазии – бичевания. Словно женщина желает, чтобы ей причинили боль. Словно это тайный источник наслаждения. Неужели этого и в самом деле хотят женщины?

Как найти свою свободу среди всех этих господств, подчинение которым женщина сама себе навязывает? Мари в поисках своего наслаждения, истеричные женщины в поисках своего господина – выходит, все женщины хотят, чтобы над ними господствовали, но при этом хотят также освободиться от господства? Это двойственное противоречивое движение ведет их к несчастью. К несчастью любить и быть любимыми, к невозможности обрести высшее наслаждение, быть покорной и ненавидеть покорность: невозможная женственность.