– На Штирлица? – выговорила я. – А потом выяснилось, что этот «Штирлиц» и двое ваших вновь поступивших пациентов исчезли?

– Ну да! – всплеснула руками медсестра. – Сидели в комнате для свиданий, а потом и след простыл!

– Как же так вышло, что к пациентам, которые должны лечиться по самым жестким методикам, были допущены посетители?

Женщина скромно потупила глаза, и я поняла, что в дальнейших вопросах нет надобности: наверняка просьба о встрече с «дорогими друзьями» была сдобрена хорошей мздой. Об этом я говорить не стала, потому что прекрасно понимаю, что зарплата медработников низка… Я кивнула, и смотрительница палаты удалилась. После того как она ушла, доктор Глухов перебрал пальцами картотеку и извлек папку с надписью на лицевом листе: «МАМИНОВА, Марина Павловна». Он взвесил ее на ладони и медленно, словно раздумывая, проговорил:

– Конечно, это категорически запрещено, но если вы утверждаете, что это может помочь следствию, то вот, пожалуйста.

И он положил бумаги Марины Маминовой передо мной.

– Ясно, – сказала я, наскоро просмотрев их, – устойчивая наркозависимость. Да и не все дома, судя по этим жутким медицинским терминам.

– Да, она давно находится под моим наблюдением, – сказал Глухов, ероша полуседой хохолок надо лбом, – умная, развитая, но очень нервная девочка. Причем, кажется, ее лечение здесь, у нас, тщательно скрывали от ее брата, председателя правления «ММБ-Банка». Так, кажется?

– С недавних пор – да.

– Думаю, что нет смысла посвящать вас во все тонкости ее диагноза?

– А не было ли у нее суицидальных наклонностей?

– Как же, как же! – Доктор Глухов отчего-то довольно ухмыльнулся, наверное, радуясь, что может ответить на мой вопрос положительно и таким образом осчастливить меня. – Было зафиксировано две попытки самоубийства. Однажды, – он заглянул в свои записи, – она перерезала себе вены. Умная девочка – резала не поперек, как все эти разочаровавшиеся в жизни инфантильные тинейджеры, строящие из себя взрослых… а вдоль вены. Все по науке. Так больше шансов благополучно уйти из жизни. Но ее спасли. Доктор Хавин, Борис Борисович, мой хороший знакомый. Блестящий хирург, один из лучших, которых я знавал. Конечно, если бы Мариной тогда занимался не он, а кто-нибудь из дежурных врачей, как это происходит с простыми смертными… ну, она погибла бы. А второй раз, – он перелистнул бумаги, – гм… ага, вот, аккурат на Крещение, – он подмигнул мне и снова глянул в записи, – в состоянии сильного наркотического опьянения наркотиком LSD-25 выбросилась из окна… четвертого этажа, но, к счастью, упала в сугроб. Это надо же – в тридцатиградусный мороз распахивать окно… даже если для того, чтобы покончить с собой. Вот они, родня «новых русских», вот она, золотая молодежь!

Я спросила:

– А она склонна подпадать под чужое влияние? К примеру, если бы ее попросили посодействовать каким-то проискам против ее брата, против которого она на данный момент была бы настроена резко отрицательно?

– Не буду углубляться в терминологию, но есть пограничные состояния, когда человек растворяется в нюансах внешнего мира и уже не являет собой полноценную личность. Ему можно сказать, что его зовут Гена и что живет он в тумбочке, и обед у него в клеточку, и что по ночам он грызет батареи центрального отопления. И он все это воспримет. Если вы подозреваете, что какие-то враги Маминова, а у такого влиятельного человека их немало, могли использовать против него его собственную сестру, то я могу вам ответить: да, это возможно. Марину легко подчинить влиянию извне. Кажется, то, что Алексей Павлович мало знал о наклонностях и о жизни своей сестры в целом, может сыграть с ним дурную шутку.

– Уже сыграло, – сказала я. – Уж куда дурнее. Благодарю вас, Виктор Альбертович, вы мне очень помогли. Я хотела бы только взглянуть на то помещение, где беседовали, так сказать, пациенты Карелов и Манзыев с неизвестным, но в высшей степени импозантным мужчиной, фоторобот которого следует составить незамедлительно. Быть может, еще придется вернуться к вам.

– Попробуйте, – отозвался он.

Я осмотрела помещение, где, по словам той медсестры, сидели двое наркоманов и неизвестный посетитель. Это была комната с большим окном, которая отделялась от коридора металлической решеткой – нечто вроде створок ворот с калиточкой посередине. Через эту калиточку единственно и можно было проникнуть в комнату и соответственно выйти – тоже. Я спросила у проходящей мимо санитарки:

– Простите, а когда здесь находятся пациенты со своими родственниками или друзьями, дверь закрывается или нет?

Та на ходу пожала плечами и бросила:

– А кому как надо… кто закрывает, кто нет.

– Ясно. Спасибо.

Я приблизилась к окну и внимательно его осмотрела. Обычное окно, под ним батарея, подоконник, створка окна легко открывается. Присмотревшись, я заметила следы на подоконнике. Я выглянула из окна: третий этаж, заросший кустарником палисадник, но если, скажем, заблаговременно принести с собой веревку и привязать ее к батарее, то можно сбежать безо всяких проблем. Все понятно. Не нужно обладать особой фантазией, чтобы представить, как все произошло. Двое сбежали через окно, а третий, тот самый импозантный мужчина, спокойно прошел тем же путем, что сюда явился, и увел, а скорее – увез с собой обоих наркоманов. Наплести им можно все, что угодно: наркоманы охотно верят любой чуши, лишь бы только покинуть это заведение. А уж если тот мужчина пообещал им дозу…

Но зачем все это? Зачем убили Мавродитиса, Цветкова и Кириллова, зачем вытащили из диспансера двух нарков? Зачем? Ведь уже через несколько часов эти двое, пациенты Карелов и Манзыев, или, соответственно, Макс и Айдын, как звала их Марина Маминова, были зверски убиты? Для этой театральной постановки с участием банкира?

Размышляя, я покинула заведение доктора Глухова.

* * *

После того как я вернулась в офис и не застала там босса, я позвонила Маминову. Он взял трубку незамедлительно, и первые же его слова показали, что он, мягко говоря, не в себе:

– Знаешь, мне кажется, что земля горит у меня под ногами! Просто кто-то целенаправленно меня доводит до полного каления! Нет покоя в собственном доме!

– А что такое? Что случилось-то? – выговорила я.

– Дело в том, что пропал Хал.

– Кто-о?

– Хал, мой телохранитель. Еще вчера он был со мной, я рано лег спать, проснулся утром, а в доме его не было. Мой отец сказал, что сегодня утром Хала не видел. Жена не ночевала в моем новом доме, она была у родителей, и мне сегодня надо туда ехать.

– И что же предполагаете делать, Алексей Павлович?

Он молчал. Наконец сказал:

– Я не хочу прятаться в своем доме. Это хуже всего, когда тебя пинками загоняют в угол. Или вот что… Приезжай немедленно. И тащи своего кудрявого босса. Зря, что ли, я вам деньги плачу… Вот тут и поговорим.