— Он забрал что-то у тебя? — спросил я.

Она кивнула:

— Я повредила лодыжку. А ещё порезала ладонь.

— А, так это твоё? Я всё гадал, откуда оно у него, но Брю не любит, когда я любопытничаю, а то я могу случайно разболтать дяде Хойту.

Она чуть напряглась при упоминании о дяде Хойте.

— Ваш дядя знает о способностях Брю?

— Ага, знает. Думаю, он страшно рад. — И после этого я сменил тему, потому что дядя Хойт очень не любит, когда про него треплются за его спиной. — А Брю больше ничего у тебя не забирал?

Она явно стала в тупик.

— Да нет, насколько я знаю... — Она задумалась и забыла толкнуть качели. Пришлось ей напомнить.

— Иногда, — пояснил я, — он забирает у тебя всякое такое, о чём ты и не догадываешься. Ты не ощущаешь ничего, вот и не знаешь, что пропало. Но это бывает только тогда, когда он реально любит тебя. Со мной всё идёт на автомате — я ничего не чувствую. Даже в тот раз, когда упал на пчелиный улей, не почувствовал.

Тут я замолчал, дёрнул рычаг тормоза, качели остановились, и я сошёл с них. Дело в том, что на соседние качели залез какой-то малыш, рядом стояла его мама, и я не хотел, чтобы нас услышали.

— Нам не разрешается болтать об этом, — сказал я, — потому что люди не поймут. Они заберут Брю, навтыкают в него иголок и превратят в ходячее оружие против террористов и всё такое.

— Ну что ты! Никто его никуда не заберёт! — Она засмеялась, но я-то говорил серьёзно!

— Могут забрать, — возразил я. — Если кто-нибудь узнает — точно заберут. Но ты же никому не скажешь, да?

— Нет, — сказала она, — но мой брат знает. Обещаю — никто из нас ничего никому не скажет.

* * *

Когда мы с Брю в тот день добрались домой, уже почти стемнело. Дядя Хойт, конечно, уже встал и собирается на работу. Наверно, готовит нам обед, а себе завтрак. У него, кстати, здорово получается — он клёво делает жаркое, спагетти, там, разные, иногда даже соус сам придумывает. Хотя чаще всего мы вместо обеда получаем завтрак — знаете, трудновато человеку, который только что продрал глаза, готовить и то, и другое одновременно.

Мы зашли в дом, но там тоже было совсем темно, и на кухне никто не возился.

— Дядя Хойт? — позвал Брю.

— Я здесь. — Мы повернулись на голос, но я увидел дядю не сразу — он сидел в гостиной в полной темноте. — Ну наконец-то, заявились!

Через секунду я разглядел его чуть получше. Дядино колено ходило ходуном — это с ним случается. Говорит — это из-за кофе и стресса, но я втайне убеждён, что это из-за нас.

Мы с Брю стояли и не двигались. Дядя сидит в тёмноте. Не к добру.

— Может, мне разморозить курицу на обед? — спросил Брю.

— Размораживай.

Брю включил на кухне свет, и я успел заглянуть дяде Хойту в глаза, прежде чем тот успел спрятать их. Нет, его сегодня не накрыло. Он просто выглядел как-то странно, словно его что-то заботило. Слава Богу.

Я напился из-под крана, а Брю вытащил из морозилки курицу. Дядя выбрался из кресла и стал в дверном проёме.

— Я получил А[15]за контрольную по правописанию, — похвастался я.

— Молодец, Коди, — отозвался он, но я чувствовал, что на самом деле он меня не слушает, поэтому положил раскрытую тетрадь на морозилку — может, он взглянет, когда ему придёт такая охота.

Он не сводил глаз с Брю, который заткнул дырку в раковине и пустил в неё горячую воду.

— Я вот тут подумал... — сказал дядя, — и решил, что ни к чему тебе все эти дополнительные занятия.

Брю застыл. Я присел за стол — поспешил убраться с линии огня.

— Без них у меня не получается, — ответил Брю. — Математика — не мой предмет.

— Я мог бы тебе помочь, — сказал дядя.

— Вы знаете алгебру?

Дядя Хойт оскорбился.

— Я же не дурак! Помню. А чего не помню — могу подучить.

Интересно, зачем дяде Хойту напрягаться, если брат может получить помощь в школе, к тому же бесплатно? И тут до меня дошло, что Брю ведь вовсе не ходил ни на какие дополнительные уроки. Он встречался с Бронте.

— Да и зачем тебе таскаться на эти занятия? — продолжал дядя. — Тебе же стоит только раз глянуть в учебник — и ты всё запоминаешь наизусть!

— Слова — да, но не числа, — возразил Брю. — С числами всё иначе.

Он бросил куски замороженной курицы в горячую воду и замолчал. Ну и правильно. С нашим дядей лучше помолчать, пока не узнаешь, к чему он клонит.

— Они не имеют права задерживать тебя в школе так надолго, — сказал дядя. — Это неправильно. Ты должен быть со своей семьёй!

— Вы хотите, чтобы мы учились дома, не в школе? — спросил Брю.

— Я этого не говорил.

Вот теперь у Брю нога задёргалась, как недавно у дяди Хойта.

— Я беспокоюсь за тебя, Брюски. Вот и всё. Тебя почти никогда нет дома. Как мы можем жить одной семьёй, если тебя постоянно где-то носит?

Брю закрутил кран. На дядю он не смотрел.

— Похоже, что вам надо бы завести собаку, — пробурчал он. — Чтобы она дожидалась, когда вы возвращаетесь с работы, и приносила тапки, когда вы встаёте.

Мне идея ужасно понравилась.

— Собаку?! — воскликнул я. — Это было бы клёво! Я буду заботиться о ней лучше, чем о бедном Филее. Обещаю!

Дядя Хойт улыбнулся, но только так как-то... неприятно.

— У вас с Брю была собака, — сказал он. — Тогда ваша мама ещё была жива. Ты, Коди, конечно, не помнишь, а вот твой брат — бьюсь об заклад, помнит. Брю, ты не расскажешь, что сталось с этой собакой?

Но Брюстер, казалось, с головой ушёл в разглядывание кусков курицы, плавающих в раковине, и не ответил. Тогда дядя очень громко расхохотался. Он изменился с того времени, как мы вошли в дом. Тогда он был какой-то нервный и суетливый, зато теперь весь напыжился, довольный такой, даже вроде как стал выше ростом. Таким он мне больше нравился.

— Вам теперь лучше, дядя Хойт? — спросил я.

— Коди, — сказал он, — я чувствую себя на миллион баксов! — Думаю, это означало «да». — Брось ты возиться с этой курицей, Брю. Я сам пожарю. А тебе оставлю самый большой кусок.

После этого дядя вышел на веранду покурить, а брат ломанулся в нашу комнату, чуть ли не сметя меня с дороги. Я пошёл следом — надо было оставить там школьный рюкзак — и увидел, что он сидит на своей кровати, прислонившись к стене, как будто подпирает её.