– Гетта, – окликнула я, – отойди назад, душенька, ты порвешь платье.

Она повиновалась, но не взглянула на меня. Я услышала звук ее ножничек – вжик-вжик. Они стригли пустоту. Стригли воздух.

– Что же до чертополоха, – снова заговорил Гаррис, – я не могу этого допустить. Это же сорняки, госпожа. Заполонят весь сад, стоит только дать им такую возможность.

– Чертополох – это символ Шотландии. Символ королевской династии Стюартов.

– Это сорняк, – повторил упрямец. – Злостный. Быстрорастущий. Он расползается и скоро забьет все остальное. – Мне вдруг стало холодно. Что ж, погода нас пока не балует. – Если уж вы непременно желаете посадить его где-то, посадите на грядочке у маленькой мисс. Надеюсь, там он не причинит слишком большого вреда.

Я вынуждена была признать правоту садовника – насчет вреда, я хочу сказать. Возможно, он не в силах помешать сорняку расти, но для моей Гетты это не составит труда, я знаю. Я еще не видела ни единого растения, которое она не смогла бы вырастить, приручить, – от фенхеля и крыжовника на огороде до мать-и-мачехи и пиретрума (их девочка выращивает для лечения всевозможных наших хворей). Садовничать учила ее я, но дочь меня превзошла. Да-да, уже превзошла меня, а ведь ей всего восемь лет от роду.

Мне иной раз кажется, будто у нее по жилам течет тот самый травяной настой, он-то и заставляет цвести все ее цветы. И от Мэри она унаследовала не только внешнее сходство, ведь моя старшая сестрица бегала тайком к знахаркам и ворожеям и меня учила их секретам.

– Гетта, Гетта, милая.

Придерживая юбки, я сквозь необрезанные ветки с трудом пробралась поближе к ней. Девочка не смотрела в мою сторону, пока я не положила ей руку на плечо.

– Я хочу кое о чем тебя попросить, – не обращая внимания на грязь, я присела на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. – Ты смогла бы вырастить у себя на грядке чертополох?

Гетта кивнула. Она непонимающе склонила головку к плечу.

Я заколебалась. Джосайя не позволяет мне упоминать при Гетте королевский визит, но он ее просто недооценивает. А я часто повторяю: она просто немая, а совсем не умственно неполноценная. Она слышит, как говорят другие люди. И заслуживает, чтобы ей объяснили, что происходит.

– Я спросила тебя об этом, потому что к нам в гости приедут король и королева. А чертополох – это один из символов короля, понимаешь?

Девочка кивнула. Ее язык – нечто розовое и бесформенное – зашевелился во рту, из горла вырвался звук, не похожий на речь, а скорее отдаленно напоминающий блеяние.

Я ощутила внутри пустоту. Видеть этот язык было не более приятно, чем смотреть на нарядное платье с пятном на подоле или держать в руках письмо с поставленной на лист кляксой. В ушах ясно звучали слова Джосайи: ее отклонение. Мэри никогда не допустила бы такой ошибки.

Движимая чувством вины, я продолжила:

– Конечно, душенька, ты будешь помогать мне не только с этим. Ужин, которым мне предстоит угощать короля, должен быть прекрасным, необыкновенным. Мне понадобится много трав для специй: розмарин, шалфей и тимьян. Базилик и, возможно, петрушка тоже, – перечисляя, я загибала пальцы. – Как по-твоему, ты смогла бы вырастить все это к их приезду?

На ее губах заиграла улыбка, и я воспрянула духом. Когда Гетта улыбается, слов не нужно: ее пухлые изогнутые губы и ямочки на щеках моментально берут вас в плен. Как люди могут шептать, будто она одержима, что ее немота от беса? Как они смеют даже думать так о ней?

– Хорошо, – я коснулась ее щечки. Этот ее запах, такой чудесный, сладко-цветочный, а кожа на ощупь шелковистая, словно лепестки. – Умница. Ты напишешь, что тебе нужно, и мистер Гаррис все это доставит.

Теперь, по крайней мере, я буду знать, что и она приобщится к радости этого события, какое бы решение ни принял Джосайя.

Его слова не выходили у меня из ума: ее отклонение. Я трудилась в своей кладовой так истово, будто с помощью ступки и пестика пыталась растереть в порошок угрызения совести, а сама видела все это снова и снова: ее язычок… Выражение лица Джосайи.

Я почти уверена, что он знает.

Прежде он никогда не боялся моей силы. Всегда принимал травы и настои на счастье без лишних вопросов. Но, глядя на Гетту, он как будто бы видит не цветок – а лишь навозную жижу под ним. Как если бы на моих руках он замечал только корку грязи.

Бридж, 1865

Ясным утром, свежим, как яблочко, они возвращались из города в экипаже, доверху набитом покупками. Меж голых веток деревьев просвечивало васильковое небо.

– Как они прекрасны. Можно мне взглянуть еще раз? – Сара протянула забинтованную руку. На белой повязке проступило пятнышко крови. Прошла уже неделя с тех пор, как Сара порезалась о компаньона, но, хотя ранка была небольшой, она и не думала заживать.

Элси отодвинула сверток.

– Осторожнее, не то нам придется возвращаться и снова отдавать все в чистку.

– Я не стану касаться камней повязкой. Видите, эта рука нужна мне лишь для того, чтобы развернуть их, – Сара разгладила материю и вздохнула, словно влюбленная девушка. – Я и не знала никогда, что в нашей семье водились бриллианты.

После чистки и полировки у ювелира в Торбери Сент-Джуд бриллиантовое колье заиграло ярче прежнего. Грушевидные капли горели, отбрасывая алые, белые и синие искры, сверкали в лучах падавшего из окна коляски света.

Элси отвернулась. Всякий раз при виде колье она думала о письме Руперта, его милый сердцу голос, дошедший до нее из могилы. Будь покойна – я не допущу, чтобы ты вошла в дом до тех пор, пока он не будет готов принять тебя. Если бы он только знал.

– Руперт написал, что до его приезда в Бридж они хранились в банковской ячейке.

– Это меня не удивляет, – Сара облизала губы. – Я представляю своих предков, носивших это украшение… Возможно, даже сама Анна Бейнбридж, чей дневник я читаю! Эти камни могли касаться ее кожи, вздыматься и опускаться на ее груди от дыхания. Это поистине чудо, нечто непостижимое!

И снова эти предки. Каждый раз, как Сара упоминала о них, Элси ощущала новый острый укол вины: мало того, что девушка лишилась всей семьи, так еще и вдова двоюродного брата завладела ее фамильными драгоценностями. Если бы Элси случайно наткнулась на брильянты, то, может быть, отдала бы их Саре. Но письмо Руперта не оставляло сомнений в том, какой была его воля. И она, Элси, ни за что не расстанется с его последним даром.

– Но, миссис Бейнбридж, вы ведь не сможете носить эти украшения, пока не истечет год траура! Какая жалость. Мне хотелось бы видеть их каждый божий день.

– Я рада уже тому, что вы их видите. После того случая с миссис Холт я всерьез испугалась, что схожу с ума.

– Нет, это определенно не так, – заверила Сара, вновь перевязывая сверток. – Разве приказчики сегодня обращались с вами, как с сумасшедшей?