– А вы тут лес увидеть ожидали? – хмыкнул Никодим.

– Может, его сырым съесть? – нерешительно предложил Рассобачинский.

– Сырым?!..

– Ну, уж нет – помирать буду, а сырое мясо есть не стану!

– Никто сырое мясо не ест!

– Ты что, граф – дикарь какой?…

– …Али собака?

– Ты на мое фамилие намеков не делай, боярин Никодим, а то ведь я лопатой-то не только чуду-юду вдарить могу!

– Конечно, ты только лопатой орудовать и можешь, чем еще-то!

– Ну, ты меня довел, Труворович трепливый!..

– Босяк худородный!..

– Не шшорьтешь, не шшорьтешь у воды – примета плохая!

– Что за примета?

– А вот штарые люди говорят, што ешли у воды шшоритьшя…

– Что, опять со страшной рожей помрешь?

– Нет. Шай невкушный будет.

– Чай… – мечтательно проговорил кто-то из женщин, и над озером снова повисло задумчивое молчание.

– Я тут недавно одну книжку читала, – несмело нарушила тишину Наташа Конева-Тыгыдычная, – про Вамаяси. Записки землепроходца Доходова…

– И что твой Доходов пишет про добычу огня из камней? – кисло поинтересовался боярин Селиверст.

– Нет, про это он ничего не пишет… – Наташа засмущалась еще больше.

– А что он пишет, деточка? – поддержала ее Конева-Тыгыдычная. – Расскажи нам всем, не стесняйся.

– Ну… Он пишет, что вамаясьцы рыбу, к примеру, вообще не жарят. Они ее сырой кушают. И я тут подумала: чудо-юдо ведь в воде жило, и плавники у него есть, значит, его можно рыбой считать… А если оно – рыба, и вамаясьцы ее сырой, как мы – морковку, едят, то и нам ее сырой есть не зазорно…

– Хм…

– Вамаясьцы – дикий народ, – набычившись, покачал головой боярин Никодим.

– С чего ты взял, что дикий?

– Ну, раз они рыбу сырую едят.

– Они бумагу изобрели.

– И фарфор…

– И воздушных змеев…

– И мандарины…

– Не мандарины, а мандаринов…

– Сам дурак…

– Лучше бы они изобрели спички, – не столь решительно, но все еще упрямо возразил потомок Трувора.

Бояре снова замолчали и неуверенно зачесали в затылках. Голод голодом, но есть сырую чудо-юдину…

– А вот я, когда мы отсюда выберемся, намерен отправиться в путешествие и посетить Вамаяси, – объявил ранее молчавший боярин Демьян. – И готовиться к этому намерен прямо сейчас. Чего откладывать.

– Это как?

– А когда в чужой дом приходишь, свои правила не диктуешь. Вот и мне придется рыбу сырую там есть. А я вот сейчас и потренируюсь. Чтоб там гримасой невзначай хозяев не обидеть, честь лукоморскую не уронить.

И, пока не передумал, Демьян решительно выбрал кусок поменьше и впился в него зубами.

Бояре замерли, как в цирке при исполнении смертельного номера.

– Ну как?… – шепотом произнесла боярышня Арина.

– Объедение! – радуясь, что поблизости нет свечей и не видно нецензурного выражения его лица, соврал Демьян.

Но, хоть все всё и без свечей поняли, на третий день скитаний под землей сырая чудо-юдина все же лучше, чем никакой чудо-юдины, и это тоже понимали все…

– Честно говоря, я тоже уже давно о такой поездке подумываю… – почти незаметно скривившись, потянулась к мясу боярыня Варвара.

– Куда это ты без меня-то собралась? – опередил ее супруг.

– Говорят, любопытная страна – Вамаяси…

– Надо съездить, надо…

– Всегда мне было интересно, как это они фарфор делают…

– И прикупить воз-другой не помешало бы…

– К тому же, раз тут дело чести…

Кусок за куском реликтовый деликатес начинал расходиться.

* * *

– …Ты жуй, жуй, не забывай, – напомнил Митрохе библиотечный, и тот с удвоенной частотой заработал челюстями, перемалывая в кашу пригоршню листьев мяты, поспешно принесенных Дионисием с кухонки сразу, как только истопник показался в дверном проеме его квартирки.

– Помогает хоть? – озабоченно поинтересовался Граненыч у Дионисия сквозь набитый рот, не переставая жевать.

– Не очень, – честно признался тот.

– Ничего, у меня в полотенце мелисса и смородиновый лист, – нетерпеливо махнула рукой Елена Прекрасная и впилась глазами в лицо Граненыча. – Рассказывай дальше. Что было дальше?

И истопник, большим глотком отправив в желудок всю зеленую, отчаянно пахнущую массу, не торопясь, со смаком продолжил описывать события уходящего дня:

– А дальше Бамбук – он от нежданной свободы, похоже, совсем к тому времени сдурел – загнал солдат на деревья, а Му-Му Букаху – на ограду вольеры с Ветром. Я вам доложу, Ветерок так не развлекался ни разу с того дня, как к нему полез с палкой и застрял между штакетинами пьяный Пашка-полотер!.. А между тем черносотенец, который из лукоморских, из предателей, спасаясь от Герасима, перескочил через забор и обнаружил себя нос к носу с Пуфиком. Конечно, он уже старый, лодырь, и ягненка новорожденного не обидит, но ведь предатель-то гадюка этого не знал! А я не знал, ваше величество, что люди умеют так орать… Как он тут рванул… Как со всей дури перемахнул через другую ограду… Как на Снежка приземлился… Вот тут самая потеха и началась… медведюшке-то нашему…

– Он… его съел? – с замиранием сердца от ужаса и алкогольно-ментоловых паров, неотступно витающих и выискивающих брешь в ее ароматизированной защите, прошептала Елена.

– Съесть – не съел, но заразил, – серьезно ответил Граненыч.

– Чем? – непонимающе наморщил лоб Дионисий.

– Болезнью своей. Медвежьей.

– Ай, да ну тебя!.. – махнула с облегчением свободной рукой царица.

– Да живым выскочил, гамадрил… мадригал… маргинал твой, ваше величество, – вспоминая виденное и невольно ухмыляясь, успокоил ее Митроха. – А напрасно. Он же предатель, шкура. Чего его жалеть? Он бы нас не пожалел. А казна могла бы на свинине для мишки день-другой сэкономить…

– А что произошло потом? – нетерпеливо прервал кровожадные рассуждения Граненыча библиотечный.

– А потом прибежала подмога и загнала зверей в загоны, – пожал плечами тот. – Не сразу, конечно… Побегать пришлось, не без этого… После нагнали плотников – ограду ремонтировать. До вечера молотками стучали. Да всё под охраной. Даром что заколдованные, а как охрана прочь – так и их как магнитом за ними тут же тянет.

– Ну а ты? – снова вспомнила главного героя повествования царица. – Где все это время был ты? Тоже на дереве?

– Да, – поддержал ее хозяин библиотеки. – Как тебя не заметили, когда вокруг было столько людей? Как ты спасся?