Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– П-почему? – она потрясенно уставилась на него. – П-почему я должна смеяться? И презирать?
– Потому что я посмел захотеть стать высшим существом на свете – писателем… – не поднимая глаз, произнес безжизненно хозяин библиотеки. – Потому что она – это на самом деле я… Я читал, что была одна дама, писавшая романы под мужским псевдонимом, чтоб никто не догадался наверняка, и я подумал… Чтоб никто не догадался, что я – это я… Я решил… Но сейчас, когда ты затронула эту тему… Кто я такой, чтобы… Зачем только я стал писать свои истории? Надо было послушаться голоса разума и выбросить их или сжечь! Я столько мучался, столько думал и передумывал перед тем, как отправить свою первую рукопись в издательство – едва ли не дольше, чем создавал ее!.. Ах, отчего, почему я не смог передумать еще один – последний! – раз…
– Дионисий, – осторожно прикоснулась к ручке библиотечного Елена.
Она дрогнула, но не отдернулась.
– Дионисий, – повторила она. – Ты не понял. Если ты мне не запретишь, то при первой же встрече с моими боярынями я расскажу им всем, что познакомилась с самòй благородной синьорой Лючиндой Карамелли! И они позеленеют и умрут от зависти! В страшных муках! Все до единой! А я при этом буду горда так, как будто это не ты, а я лично написала все эти головокружительные романы, которыми зачитывается весь… всё… вся…
Дверь библиотеки тихонько заскрипела и стала медленно отворяться.
* * *
Свет свечи князя Рассобачинского дрожал и колебался на невидимых сквозняках, и огромные, вертлявые тени метались по стенам подземного хода, доводя слабонервных до тихой истерики.
– Я так больше не могу, Арина, – трагическим шепотом жаловалась младшая Конева-Тыгыдычная сестре. – Мне все время кажется, что из темноты на нас кто-то готовится выпрыгнуть. У меня сердце замирает…
– Да кто на тебя выпрыгнет, Наташа, – снисходительно, но неубедительно улыбаясь, отмахнулась от нее Арина. – Не будь такой трусихой. Это же стены. Сплошной кирпич. Ни дырки, ни щели, ни хода – ничего. Впереди идущие заметили бы, если что. У них же свеча.
– Арина, ты такая логичная и рациональная, как учебник арифметики! Неужели тебе совсем не страшно?
– А чего тут бояться? – гордо вскинула она голову и украдкой бросила взгляд в сторону молодого боярина Артамона.
Ответного взгляда она не получила и оттого отнюдь не повеселела. Даже в почти полной тьме было видно, что он смотрел на Наташу.
– Ларишка, Ларишка, о чем они говорят, ащь?
– Наташа говорит, что страшно тут, а Арина – что нечего бояться, стены одни кругом голые.
– Нешего, говоришь? – негромко переспросила боярыня Серапея, но так выразительно, что в ту же секунду к ней было приковано внимание всего отряда. – А ты про белого шеловека шлышала?
– Про кого? – замирая от возможности по-настоящему испугаться, переспросила Наташа, хотя прекрасно все расслышала с первого раза.
– Про белого шеловека. Штарые люди шкажывают, што в поджемных ходах по ночам бродит белый шеловек. Он к людям не подходит. Впереди тебя пройдет – иж одной штены выйдет, в другую войдет – и нет его. А на шледующий день тот, кто его видел, помирает.
– Отчего помирает, бабушка? – расширив глаза, прошептала театральным шепотом Лариса.
– А ниотшего. Придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел, – убежденно сказала старушка.
Наташа ахнула, Артамон шагнул к ней и сурово сказал:
– Не бойтесь. Я вас защищу, если что. У меня лопата.
– Не придумывай, боярыня Серапея! – донесся из авангарда веселый голос графа. – Какой тебе в наш просвещенный век белый человек! Страшилки это всё детские!
– А вот и нет, граф Петр, не жнаешь – не…
– Ай!!! – взвизгнула вдруг Арина, словно ошпаренная кипятком, и метнулась в руки первого попавшегося человека.[18] – Я видела!.. Видела!..
– Что?
– Что ты видела?
– Ариша, что с тобой?…
– Я… там что-то белое… в тени… промелькнуло… мне плохо…
И повалилась в обморок прямо в поспешно подставленные ручищи Артамона.
– Девочка моя!..
– Арина!..
Бояре остановились и сгрудились вокруг бесчувственной боярышни.
– Это она белого шеловека видела, – с мрачным удовлетворением сообщила Серапея.
– Она теперь умрет?…
– Не бойтесь, не умрет, – прогудел откуда-то сбоку Никодим. – боярыня Серапея говорит, что чтобы после этого умереть, надо прийти домой и лечь в свою постель. Если дело упирается только в это, мы бессмертны. Белые человеки могут ходить туда-сюда толпами.
– Бесчувственный ты человек, боярин Никодим! – хмуро буркнул Артамон и помахал перед носом девушки лопатой, создавая ветерок.
Арина мужественно выдержала два прямых попадания лопатой по кончику носа и кучу засохшей земли, просыпавшейся ей в лицо, и открыла глаза, только когда Серапея предложила собственнолично сделать ей искусственное дыхание.
– Ах… Где он… – прошептала она, не сводя испуганных очей с лица Артамона.
– Я здесь! – важно нахмурился он, всем своим видом показывая, что появись здесь хоть толпа белых людей, как предположил боярин Никодим, он со своей верной лопатой горой встанет на защиту.
– А… белый человек?…
– Ушел. Пропал. Его не было. Тебе показалось, – быстро посыпались со всех сторон объяснения.
– Ариша, деточка моя, тебе плохо? – чуть не плача, склонилась над ней мать.
– Нет… да… ноги не слушаются…
– Это у ней паралич нашинаетшя, – со знанием дела объявила боярыня Серапея. – Потом горячка навалится – и…
– Я тебя понесу, – потупив очи, предложил могучий Артамон. – Если ты не возражаешь.
– Нет… да… пожалуйста… Мне уже все равно… – слабо простонала она и нашла в себе, очевидно, самые распоследние силы слегка приподняться, чтобы Артамону было удобнее подхватить ее на руки.
– А вот ешше такую ишторию рашкаживают, – продолжила Серапея, едва группа снова тронулась в путь. – Иногда под жемлей штоны шлышатьшя нашинают. И штонет кто-то, штонет, и жалобно так… И непонятно откуда донощится – то ли шправа, то ли шверху, то ли шнижу… Так душу и раждирает… А потом как жамолкнет – так шражу и обвал.
– А отчего это, бабушка?
– Это дух поджемный живых оплакивает.
– И насмерть обвал-то?
– Нет, не нашмерть. Выбратьшя можно. Выберетшя шеловек, придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…