слишком поздно. Здесь, как и в отношениях с собственным персоналом, GM оказалась пленницей собственной давно сложившейся системы убеждений.

Работники компании Volkswagen, расположенной в городе Вольфсбурге, сказали бы вам, что предназначение их компании — делать по-настоящему качественные машины. Британским Вольфсбургом был Оксфорд: здесь находились заводы British Motor Corporation. Различие в культуре трудовых отношений между Volkswagen и BMC сильно напоминало различие между Toyota и GM. Помню, как я с большим недоумением смотрел по телевизору, как толпа болельщиков на международном футбольном матче, который шел на стадионе в Германии, гордо размахивала перед камерами флагами с надписью «VW». Представить рабочих BMC, размахивающих флагами с названием компании, было тогда просто немыслимо. В конце концов именно забастовки персонала довели британскую компанию до банкротства. Между тем в 2016 году разразился крупный скандал, в котором был замешан Volkswagen. Оказалось, что на дизельных автомобилях компании устанавливалось устройство, искажавшее данные об эмиссии вредных веществ, которая контролировалась в соответствии с законодательством США. Что же двигало сотрудниками компании, создавшими это устройство? Было ли это только материальное вознаграждение? Я в этом сомневаюсь. Скорее, можно предположить, что они полностью разделяли представления о миссии своей компании, но отвергали идеи, лежавшие в основе американского законодательства. Возможно, что они считали эти требования скрытым методом ограничения ввоза немецких машин в США или просто подошли к прохождению этих тестов как к чистой формальности. Понятно, что они были совершенно не правы: они не сумели включить в свой идеал «хорошей машины» экологические критерии. С точки зрения последствий для компании эти действия оказались катастрофическими. И все же представление многих людей, которые, подобно мне самому, вполне хорошо устроились в государственном секторе, о том, что работниками частного сектора движут только корысть и страх, — это заблуждение, весьма оскорбительное для последних. Данные говорят о том, что чувство удовлетворения работников частного сектора от процесса самого труда значительно выше — например, они гораздо реже пользуются возможностью невыхода на работу по болезни.

В капитализме нет ничего имманентно «грязного». Прибыль — это ограничитель, который дисциплинирует частную компанию, но не определяет смысла ее деятельности. Тем не менее истории с Bear Stearns, ICI и GM показывают, что в системе что-то серьезно «сбоит». Что же именно?

Кто контролирует частное предприятие?

Ответ состоит в том, что права контроля оказались не у тех людей. Уже само слово «капитализм» подсказывает нам, что право собственности на частное предприятие получают те, кто обеспечивает для него рисковый капитал. Смысл здесь в том, что именно людям, берущим на себя риск, важнее всего обладать возможностями контроля, и они же более всего заинтересованы в том, чтобы осуществлять надзор за управляющими. Однако этот принцип отходил все дальше и дальше от реальности.

Если компания разоряется, от этого страдают многие, так что риск несут далеко не только те, кто предоставил для нее капитал. Более всего теряют, пожалуй, сотрудники компании с большим стажем, поскольку такие люди обычно являются носителями знаний и репутации, ценных только в условиях конкретной компании. Кроме того, если компания является крупным работодателем в каком-то городе, все владельцы жилья в городе несут значительные потери в результате снижения спроса на жилье.

Страдают и клиенты компании. Вот самый банальный пример: когда в 2017 году разорилась Monarch Airlines, проблемы возникли у 100 тысяч ее пассажиров. Более серьезное последствие связано с тем, что современные цепочки поставок создают высокую степень взаимозависимости между компаниями, и крах одной из них распространяется, подобно вирусу, по всей мировой экономике. Вот почему банкротство далеко не самого крупного инвестиционного банка — Lehman Brothers — вызвало столь разрушительный финансовый кризис.

Хотя права контроля, основанные на праве собственности, имеют только акционеры, потери несут не только те, кто владел акциями разорившейся компании, но и те, кто ее кредитовал. Акционеры могут даже не пострадать вовсе. Как профессор университета, я имею право на пенсию, которая будет выплачиваться пенсионным фондом, в котором участвуют все университеты. Фонд держит свои средства в акциях компаний. Уменьшится ли моя пенсия, если одна из этих компаний разорится? К счастью для меня, нет, потому что соответствующие обязательства по пенсионным выплатам покрываются в этом случае из средств всей университетской системы в целом; контракт гласит, что даже если какие-то университеты сами оказываются банкротами, их обязательства переходят на оставшиеся учреждения. Как же университеты смогут покрыть этот дефицит? В конечном счете обязательства по выплате моей пенсии, скорее всего, перейдут на следующие поколения студентов. И я заверяю всех студентов, читающих эту книгу, в моей глубокой признательности им за это. Но если вы принимаете на себя определенный риск, какова степень вашего контроля за работой компаний, акции которых составляют мой пенсионный фонд?

Компания должна быть подотчетной кому-то, кто заинтересован в ее долгосрочной рентабельности и достаточно компетентен, чтобы увидеть ошибки ее управляющих. Если собственность сильно раздроблена, каждый стремится переложить вопросы контроля на остальных: ни у кого нет достаточно сильной мотивации к тому, чтобы понять, насколько обоснованна долгосрочная стратегия управляющих. В Германии этот надзор осуществляют банки, которые управляют портфелями акций от имени собственников и активно участвуют в решении вопросов управления компаниями. В Америке и многих других странах его осуществляют семейства основателей компаний, сохраняющие у себя блокирующие пакеты акций. Идеал Фридмана был реализован в полной мере только в одной стране — Великобритании. Прибыльность ее компаний обеспечивается миллионами акционеров, наказывающих компании продажей их акций на бирже, если их прибыли не растут. Страна стала настоящим полигоном для экспериментов сторонников этой экономической идеологии. Британские банки сумели остаться в стороне от участия в управлении компаниями. Семьи учредителей компаний «сбросили» свои пакеты акций в связи с особенностями налоговой системы. Права юридического контроля над компаниями находятся исключительно в руках акционеров, 80% которых — это пенсионные фонды и страховые компании. Они, в свою очередь, следуют единственной мантре: «Если вам не нравится компания — продавайте акции». Их инвестиционные решения принимаются сегодня в основном c помощью компьютерных алгоритмов, выполняющих сложные прогнозы на основе колебаний биржевых курсов за последний период: около 60% биржевых сделок автоматизированы. Суперзвездами этого мира становятся величайшие математические умы, придумывающие гениальные алгоритмы, способные улавливать закономерности движения цен. Не хватает лишь одного: непосредственного знания о компаниях, их руководителях, персонале и перспективах — того знания, которое приобретается только в результате длительного знакомства с их деятельностью.

Почему менеджменту компании следует беспокоиться по поводу того, продаст ли пенсионный фонд ее акции? Дело в том, что в Великобритании главная угроза для управляющих компании связана с ее поглощением компанией-конкурентом, а