– Перечный газ! – быстро ответил Александр, хотя правильней говорить было «перцовый». Здесь взяла вверх хохляцкая натура, больно любил он так выговаривать слова.

– Перечный?

Стоящий за спиной Либермана командир неожиданно побледнел, спал с лица. Голос его заметно дрогнул, что чекист заметил моментально, и живо того спросил:

– Вам известен этот газ, товарищ Ермолаев?

– Нет, название похожее. Наш первый эскадрон в окопах германцы газом горчичным траванули, треть гусар полегла.

– Это был иприт, газ кожно-нарывного действия! Дихлордиэтилсульфид! Снаряды «желтый крест»! – с улыбкой крутого профессионала произнес Пасюк, сразу же выдав почти все скудные знания, что знал по прежним лекциям. И единственное химическое название, которое он запомнил после часа утомительной тренировки – уж очень хотелось блеснуть по случаю.

– Его немцы в шестнадцатом году под городом Ипром применили, оттого и название это. А потом и на Восточном фронте задействовали…

– Так точно, вашбродь. Нас летом семнадцатого аккурат и накрыли, когда Керенский наступление устроил.

– Как интересно! – протянул чекист, вклинившийся в их диалог. И тут же указал на другой патрон: – А это что за газ?

– Нервно-паралитический! – моментально ответил Пасюк, но говорить о том, что снаряжают патроны небоевыми ОВ, он не стал – пусть некоторый страх почувствуют, глядишь, и к решительным действиям не прибегнут. Да и положа руку на сердце он сейчас не хотел, чтоб его снова отлупцевали – не мазохист же ведь. И для вящего устрашения сказал, уставив глаза на патрон с черной головкой.

– А с этим вы поосторожней. Там всего капля, но хватит за глаза, чтобы все в этом доме за пять минут копыта свои откинули.

– А что там? – Глаза чекиста вспыхнули пронзительным огнем.

– Зарин, – не моргнув соврал Пасюк и как можно убедительнее выдал все свои куцые познания.

– Новейшая разработка американцев. Жутко секретная. Достаточно распылить с воздуха несколько канистр этой дряни, как в большом городе помрут все жители. Вот так-то!

– А формулу вы ее знаете? – Голос Либермана прямо задрожал, и Пасюк мысленно ухмыльнулся – «Щас я тебе ее и написал, ишь рот раззявил!», но ответил совсем иное.

– Могу написать.

Ему тут же пододвинули карандаш и листок бумаги, и Александр старательно вывел формулу этилового спирта, единственную, что он вынес со школы в своей голове – С2 Н5 (ОН).

– Ух ты, – произнес чекист восхищенно, а командир за его спиной наклонился, чтобы получше взглянуть на бумажку. Упускать такой момент было бы грешно – он добился того, на что рассчитывал, а потому щукой кинулся к револьверу, пытаясь ухватить его за рукоять.

– Ша, вашбродь!

Тяжелые лапищи сжали Пасюка в самом начале рывка, ухватив так, что в глазах потемнело, и он невольно застонал. Однако избивать его, как в прошлый раз, не стали, наоборот, бережно усадили обратно на табурет, но рук с плеч не убрали.

– Александр Александрович, не нужно глупостей с самоубийством. Я понимаю ваше желание покончить с собою и с нами одним выстрелом. – Чекист неожиданно улыбнулся, но как-то натянуто. – Но поверьте, это не избавит нашу родину, я имею в виду всех русских людей, от проблем. Вы можете гарантировать, что Антанта оставит нас в покое и однажды не применит, распылив с аэропланов, всю эту дрянь, о которой вы нам рассказали. Такое возможно?!

– Еще как применит, особенно янкесы! – глухо ответил Пасюк, вспомнив судьбу Хиросимы. Попытка шантажа провалилась, теперь его судьба решена: что ж, раз проиграл, то нужно хотя бы сохранить достоинство.

– Вы русский офицер, Александр Александрович. И с чувством юмора даже в такой ситуации. – Либерман ткнул пальцем в листок бумаги. – С гимназических времен я помню формулу этилового спирта, а потому разделяю вашу шутку. Я не буду вас спрашивать о том, какое задание и от кого вы выполняли. Но прошу об одном – если вы знаете, как уберечь русский народ от всей этой ядовитой гадости, то ваш долг немедленно написать свои соображения. Это спасет немало жизней в будущем.

– Знаю, – после долгой паузы произнес Пасюк. Действительно, тут чекист прав – Советская власть уже утвердилась всерьез и надолго, и он обязан вывернуть себя наизнанку и уберечь свой же народ от ядовитой гадости, что может в одно не совсем прекрасное время высыпаться на головы людей.

– У вас есть бумага и карандаш? Я изложу свои мысли.

– Конечно, Александр Александрович, – чекист улыбнулся самым любезным образом. – Вам немедленно предоставят все необходимое и комнату. Что вам еще нужно?

– Верните мои сигареты, вашу махорку курить просто жуть. И выпить чего-нибудь дайте.

– Портсигар вернуть не могу, он сейчас вещественное доказательство. Но вот вам коробка папирос. – Либерман положил на стол пачку с яркой этикеткой и коробок спичек.

– Вас немедленно хорошо покормят, дадут хорошего чая. Здесь он настоящий, кирпичный, из Монголии. А вот спирта и водки не дам – вам нужна для работы ясная голова. А как напишете, вам немедленно принесут все требуемое. Обещаю.

– Хорошо, – только и произнес Пасюк, пожав плечами. Чего он хотел, того и добился: теперь, по крайней мере, до Иркутска, его пальцем не тронут, а будут пылинки сдувать. А там, может, кривая и вывезет…

– Ты на меня зла не держи, вашбродь, что я тебе шею сдавил. Зол был за Гришку, коего ты, как жука булавкой, на штык нанизал…

– Да не хотел я его колоть! – огрызнулся Родион в ответ, хотя страх перед этим человеком заполонил холодом его нутро. Он чувствовал, что превращается в какую-то ученую собачку академика Павлова.

Только псы слюну выделяли на своих условных рефлексах, а он обмочиться в штаны так и норовит и ничего с этим не может поделать – страх смерти уже господствовал над его волею. Будь в комнате один «чекист», то можно было на что-то лучшее надеяться, но этот опричник его вряд ли живым выпустит.

А потому следует говорить только одну правду, и плевать на инструкции Пасюка – тот, судя по всему, сам своим убогим умишком тронулся и его под монастырь подвести хочет.

– Толкнул меня сильно ваш солдат, что с боку на меня набежал, я с винтовкой на стену падать стал. И не моя вина, что там твой боец оказался. Я как увидел, что кровь фонтаном со рта пошла, так испугался, и винтовку обратно рванул, а тот дурак свою челюсть под приклад и поставил.

– Вона как?

Родион видел, что Ермолаев весьма натурально, отнюдь не наигранно обомлел. Видно, раньше принял этот укол за воинское умение Артемова, что на самом деле было нелепой случайностью. Так могут вести себя люди, осознавшие, насколько они раньше ошибались.

И Родион правильно понял сомнения командира и горячо заговорил, оправдываясь:

– Ты сам посуди! У меня винтовка в руках была заряженная, а я не знал, как с нее стрелять. Только сейчас понял, как курок, «пуговку» эту треклятую, оттягивать нужно с затвора.