За ночь они успели поговорить с верными людьми — прежде всего с канонирами, арбалетчиками и ветеранами.

Много лет спустя Берналь Диас рассказывал, как на посту к нему подошли Пуэртокаррера, Эскаланте и Франсиско де Луга.

Назвали пароль, приблизились, завели разговор.

— Послушайте, сеньор Берналь, есть у нас до вашей персоны дело.

Он, помнится, даже опешил — сразу у трех офицеров надобность к нему обнаружилась. Не многовато ли? Но как только Эскаланте объяснил, в чем суть, Берналь Диас тотчас смекнул, что к чему.

— Вы, наверное, слыхали, о чем болтают в лагере всякие трусливые душонки — мол, хватит, навоевались, пора домой, на Кубу. Так вот, сеньор Берналь, послушайте, что я вам скажу. Стоит нам только бросить якорь в гавани Сантяго, все мы окажемся разорены. Веласкес загребет себе все денежки, как было и раньше. Вспомните, вы сами участвуете в третьей экспедиции, все до ниточки на них потратили, все равно в карманах пусто. Ничего там, кроме долговых расписок нет… Вернуться сейчас немыслимо.

— С этим, уважаемые сеньоры, я согласен. Многие — считайте, почти все — так думают, но что мы сможем поделать, если последует приказ возвращаться.

— Пусть возвращаются те, у кого жила тонка, а мы должны потребовать от капитан-генерала основания здесь колонии, в которой мы сами будем хозяева и подчиняться будем только его величеству королю Испании. Ему и платить пятину. Напрямую!..

— Значит, сеньор Веласкес с носом останется?

— И с дулей…

— А что потом, сеньоры?

— Потом, Берналь, скрывать не буду — поход, — Эскаланте махнул рукой в сторону запада.

— Трудненько придется, — вздохнул Берналь.

— Трудненько, — согласился Пуэртокаррера, — но с таким начальником как дон Эрнандо не пропадешь. Так что решайте, сеньор Диас!

Что тут было решать, продолжил рассказ ветеран. Пойди они на попятную, вернись в Сантяго, его родственничек ни одной монетки из рук своих загребущих не выпустит. Всех сразу обыщут — и конец! Надоело в обносках, с голодным брюхом бродить. За тем ли он на новые земли подался, чтобы сеньору Веласкесу богатства увеличивать? Пора было и о себе подумать. Берналь так и разъяснил Андресу и ещё кое-каким верным ребятам. Однако сторонники губернатора успели что-то пронюхать, и утром, когда солнце встало высоко, они с криками, бранью и угрозами подступили к моей палатке. Солдаты один за другим начали подтягиваться к распалившимся крикунам. Сначала помалкивали, но как только я, выслушав депутацию, согласился отдать приказ грузиться на корабли, первым не выдержал Берналь. Какая-такая депутация? Кто её выбирал? Люди дохнут? Где это вы видали войну без жертв. И кто дохнет, тоже надо разобраться. Говорили им — не пейте воду из болота, а они как присосутся не оторвешь.

Тут его вытолкнули вперед — давай, Берналь, заткни им глотки, недоноскам, хозяйчикам этим!

С чем возвращаться, спросил он толпу? Тут даже самые отчаянные крикуны затихли, только Эскудеро-сумасшедший все никак не мог успокоиться. Хватит добычи на всех, кричал он, каждый с тугим кошельком в Сантяго вернется…

— В лапы к Веласкесу, — добавил Андерс.

Тут все разом озлились. У Берналя Диаса от ярости рот перекосило.

— Ради чего терпели? Зачем столько мук приняли? Зачем на Табаско своими жизнями рисковали? За какой-то поганый кошелек? Это теперь, когда за этими горами, — он указал на Орисабу, — золота видимо-невидимо.

В этот момент Эскудеро попытался что-то возразить, но пушкари — Меса, левантиец Арбенго и Хуан Каталонец с подручными скрутили его. Тот сразу примолк. Берналь же с воодушевлением продолжил.

— Взять его, конечно, трудно — кто спорит. Но попробовать можно. И капитан-генерал наш пока промашек не давал. Разве что сегодня, когда поддался на крики этих неразумных, потерявших головы от первых трудностей ребят. Нам, братья, терять нечего, кроме своих жизней, но лучше умереть за дело Христово и с пользой для себя, чем гнить в нищете. Прав я, прав?..

Все войско заревело.

— Прав!

— Тогда поразмыслить надо, что необходимо предпринять, чтобы все шло своим порядком, как Господь нам предписывает и король наш, доблестный дон Карлос велит. Он над нами господин, и другого никто из нас знать не хочет. У него и надо милости и подмоги просить. Вот и выходит, что без основания колонии не обойдешься. Город нам надо заложить, и все права городские, которые король даровал, использовать. Избрать совет — рехидоров, алькальда…

В этот момент Пуэртокаррера предложил мою, Кортеса, кандидатуру на пост главы городского совета.

Вот когда пробил мой час. Я хорошо запомнил тот ясный ветреный день. Солнечный свет с каждой минутой набирал силу, однако зноя не было — в то утро берег хорошо продувало с моря. Отчаянно пахло соленой влагой и ещё в воздухе распространялись какие-то странные, дурманящие припахи. Флаги и вымпелы резво трепетали на мачтах стоявших на якоре кораблей…

Я коротко объяснил солдатам, что быть одновременно капитан-генералом и алькальдом нового города не имею права, и если они настаивают, я готов сложить полномочия главнокомандующего и только потом быть избранным на должность алькальда.

Громоподобный рев сочли единодушным одобрением. Тогда я поставил ещё одно условие — пятая часть всякой добычи, за вычетом доли короля, должна идти мне. Солдатам ничего не оставалось, как одобрить и это мое требование. Решение оформили соответствующим протоколом и королевский нотариус Диего де Годой составил особый акт об основании города Villa rica de la vera cruz.[30]

Устройство колонии, основание города, которые по существу освобождали меня от всякой официальной опеки со стороны губернатора Кубы Диего Веласкеса, вовсе не являлись моей главной целью. О том же я совсем недавно, как на духу, сказал и патеру Гомаре, который с такой охотой взялся за написание истории завоевания Мексики. Куда больше меня в ту пору занимала тревога по поводу возможного разлада в наших рядах, тем более, что сторонники губернатора тут же начали протестовать. Они заявляли, что я как капитан-генерал без разрешения Веласкеса не имею права основывать новые колонии. Результаты выборов в городской совет они тоже отвергали — мол, голосование походило не по форме и вопреки законным установлениям на этот счет. Пусть даже так, но я не имел никакого намерения допустить, чтобы семена неповиновения и бунта вновь дали всходы. Исходя из этих обстоятельств я приказал заковать в кандалы Ордаса, Эскобара и Эскудеро как зачинщиков смуты. Если с последними двумя я знал, как поступить, то Ордас и, конечно, Хуан де Леон были очень мне нужны. Это были храбрые, разумные офицеры. Особенно Ордас, который пусть даже с огрехами, но весьма толково, с большой выдержкой командовал нашей пехотой в битве при Табаско.

Разговоры в лагере на время утихли и после успокоения в начале июля я отрядил большой отряд под командованием Педро де Альварадо на поиски продовольствия. Постарался включить в него побольше смутьянов. Монтехо к тому моменту успел на двух кораблях обследовать побережье к северу от лагеря. О тех землях он говорил с восхищением — там и воздух был чище, и климат прохладней, и вода слаще. В отряд Альварадо был зачислен и Алонсо. Уже ночью того же дня Марина явилась ко мне. После короткого разговора я отослал её обратно и весь следующий день прикидывал, как поступить с туземной женщиной. Мне не хотелось совершать ничего безрассудного, а только то, что в результате обдумывания можно счесть наилучшим. Следует напомнить, что за неделю до бунта, к нам в лагерь явились пятеро дикого вида индейцев. У всех были прободаны нижние губы и туда вставлены пластины и кольца из золота. У возглавлявшего эту компанию касика широкое золотое кольцо было украшено крупными изумрудами. Появились они тайком, держались настороженно. Ни Агиляр, ни Марина не понимали их языка, пока не выяснилось, что двое из индейцев знакомы с языком ацтеков. Первым делом они принялись оправдываться за то, что не смогли посетить наш лагерь раньше, так как боялись «culhua». Явились они из расположенной поблизости области Семпоалы. Страна их совсем недавно была покорена войском ацтеков, вот они и пришли посмотреть на людей, бросивших вызов всевластью Мехико. Ничего больше у них выудить не удалось. Тут подоспели вышеописанные события, связанные с основанием города Веракрус, и между дел я попросил Пуэртокарреру, чтобы тот приказал своей индеанке поговорить с послами — пусть женщина дознается, с чем они прибыли в лагерь. Теперь после тайного разговора с Малинче в шатре я решил устроить что-то вроде военного совета, на котором она должна была доложить, что ей удалось выяснить, а мы обсудить создавшееся положение.