области известны по всей Франции и за ее пределами. Местные традиции культивируются, как и в Бретани, в домашнем производстве сидра, из тех же яблок нормандцы изготавливают кальвадос.

При этом сохраняется, по личным наблюдениям 2011 г., описанная классиками специфичность западных районов, примыкающих к Бретани (Нормандский бокаж), – небольшие, около 0,5 га луга, на которых пасутся до полусотни коров и несколько десятков овец. Встречается домашняя птица. Поля окружены плетнем или живой изгородью и перемежаются небольшими перелесками и купами фруктовых деревьев (яблони, груши), скрывающими невысокое здание фермы.

Между Нормандией и Фландрией располагается Пикардия, историческая область, образующая сейчас одноименный регион из трех департаментов, названных по имени прорезывавших равнину рек (Эна, Уаза, Сомма). Название происходит от диалекта языковой группы ойль, на котором говорили на северо-востоке Франции и в соседних областях Бельгии[198]. Центр – Амьен, город в долине Соммы, примерно посередине между Парижем и Лиллем, кафедральный собор XIII в. – один из лучших образцов готической архитектуры.

В Средние века область состояла из множества феодальных владений. Тем не менее Видаль де Лаблаш писал о «пикардийской нации» как едином народе, который занимает большую сельскохозяйственную зону, простирающуюся вдоль Мёза и Самбры и вплоть до Соммы и Уазы, говорит на одном диалекте и имеет общность нравов, образа жизни, характера. «Тысяча поговорок свидетельствуют об образе мысли пикардийца или валлона, отличном от брабансонца или чистого фламандца». Сказки и пословицы, распространившиеся по всей Франции, имеют «валлонское или пи-кардийское происхождение». Этот народ, «оставшийся романским, отделился от германизма своими особыми чертами. Он очень самобытен». Для Франции он служил «живой границей».

Земля Пикардии очень плодородна, но требует больших усилий человека, умноженных широким применением железных орудий (отсюда распространение в деревнях кузнечного ремесла) и конной тяги. «Этот ил, – писал Видаль де Лаблаш, – в сущности, воспитывает земледельца», формируя качества, позволившие затем покорить малоплодородные земли и в результате – расширить продовольственную базу, в которой «историческая Франция черпала свою силу». Здесь камни не мешали пахарю, и он мог, не останавливаясь и не сворачивая, проводить длинные ровные полосы, а затем и применить колесный плуг.

Являясь северной частью Иль-де-Франса, Пикардия в отличие от Парижского района традиционно страдала от маловодья, колодцы приходилось углублять до 80 м. Поэтому население жалось к водоемам. Многочисленные деревни располагались не далее трех километров друг от друга, представляя конгломерат ферм, каждая из которых образовывала квадратный двор, дома окружали фруктовые сады, придававшие деревням вид поросших лесом.

Традиционно Пикардия была воротами Франции. Через Пикардию проходил главный путь Римской империи к устью Рейна. В Новое время через нее проходили дороги, связывающие Реймс и Париж с Нидерландами. Таким образом, в дополнение к сельскому хозяйству богатство страны прирастало «великими торговыми путями»[199].

Не только, однако, торговые пути шли через Пикардию. К ней в полной мере относится высказанное в отношении Фландрии суждение Мишле о «рандеву войн». Между 1477 и 1659 гг. Пикардия была пограничной провинцией Франции. Видаль де Лаблаш, переживший франко-прусскую войну 1870–1871 гг. и вторжение германской армии, с абсолютной убежденностью писал о геополитическом значении Пикардии как пограничного укрепления «перед лицом германизма», подчеркнув, заодно со стратегическим и политическим значением городов и рек старинной области, верность жителей своей культурной идентичности.

Яркий пример, говоря словами географа, «живой границы» – Перонн, девиз которого гласит о непобедимости (Urbs nescia vinci), а герб с тремя лилиями и короной – о близости к королевской власти. Расположенный на возвышенности, господствующей над Соммой и ее притоками, Перонн уже в IХ в. сделался крепостью. Разграбленный норманнами, выстрадавший и не сдавшийся во время осады в XVI в., опустошенный в 1870 г. и разрушенный полностью в 1917 г., сожженный немецкой авиацией в 1940 г., город был награжден двумя военными крестами и орденом Почетного легиона (1913). В президентском декрете о награждении орденом говорилось: «Среди пограничных городов, которые в разные периоды нашей истории подверглись вражескому вторжению, мало таких, кто хранит в своих анналах столь же славные подвиги, как город Перонн. Одной памятной осады имперскими войсками… в 1536 г., ставшей легендой, было бы достаточно, чтобы подтвердить это»[200].

В Пикардии, писал Мишле, кажется «нагромождена вся история древней Франции», Меровингов и особенно Каролингов. Королевская власть при Фредегонде и Карле Лысом пребывала в Суассоне, Крепи, Вербери, Аттини; в Суассоне основатель династии Каролингов Пипин Короткий был избран королем (750). Последующие правители находили убежище или место заключения в Лаоне, Перонне, Сен-Медар-де-Суассоне. Одновременно в Пикардии в полной мере проявилось возвышение феодальной знати. В XIII в. прославились владетели Куси, которые ставили свой статус наравне с высшими рангами феодальной иерархии: «Я не король, не герцог, даже не принц. Я – господин Куси»[201]. Один из этих «господ» Энгерранд Ш в 1220-х годах построил замок размерами 92 x 35 x 50 x 80 м. По краям возвышались четыре башни 20 м в диаметре и 40 м в высоту. А донжон, крупнейший в тогдашней Европе, был 35 м по диаметру и 55 м. в высоту («чудовищная феодальная башня», по Мишле). Для подрыва башен и донжона вермахт в 1917 г. потратил 28 т взрывчатки[202].

Все же знать Пикардии проявляла не только спесь и стремление к изоляции. Дом Гизов, пикардийская ветвь правителей Лотарингии, «защитил Мец от германцев», «взял Кале у англичан» в Столетней войне и «едва также не взял Францию у короля», иронизировал Мишле по поводу участия Гизов в Религиозных войнах XVI в., когда они возглавили могущественную Католическую лигу, оспаривавшую власть короля. Пикардийцем был и герцог Сен-Симон, оставивший критические воспоминания о правлении Людовика ХIV. «Пылкая», по определению Мишле, Пикардия прославилась не только феодальными, но и демократическими традициями, борьбой за права городских коммун: первыми во Франции их получили Нуайон, Сен-Кантен, Амьен, Лаон[203].

Петр Пустынник, монах из Амьена, «поднял в религиозном порыве всю Европу, правителей и народы», став одним из вдохновителей первого Крестового похода (1096–1099), а Кальвин, легист из Нуайона, «изменил эту религию», возглавив Реформацию. Пикардийцы от Кондорсе (уроженца Рибмона) до Камилла Демулена (уроженца Гиза) и от Демулена до Гракха Бабефа (уроженца Сен-Кантена) придали Первой республике ее «необузданность»[204].

Заканчивал Мишле свой историко-географический очерк прославлением столицы в ее объединительной и «обобщающей (le résumé du pays)» роли. «Париж и Иль-де-Франс, центр центров, можно описать только одним способом – изложив историю монархии. Сам феодализм в Иль-де-Франсе выражал общие черты… А многочисленные писатели, уроженцы Парижа, многим обязаны провинциям, откуда вышли их родители». Благодаря этому они (Вийон, Буало, Мольер, Реньяр, Вольтер) стали выразителями «французского духа всеобщности».

Конечно, Париж сконцентрировал политическую, экономическую и культурную жизнь страны лишь в столетия, последовавшие за Революцией; однако процесс начался гораздо