Наконец она увидела обшарпанную, неплотно прикрытую дверь, постучала костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, вошла в комнату.

Узкая, длинная и темная комната казалась еще уже и длиннее благодаря чрезвычайно высокому потолку. На первый взгляд казалось, что здесь только что учинили погром. Скудная мебель валялась в беспорядке, тут и там стояли картонные коробки с книгами и пожелтевшими от времени бумагами, на полу, рядом с опрокинутым стулом, лежала подушка в выцветшей кружевной наволочке. Стены комнаты были оклеены обоями в жутких сиреневых цветах, при взгляде на которые в глаза бросались более темные пятна, как оспины на лице, – должно быть, следы от висевших прежде картин и фотографий.

В первый момент Надежде показалось, что в комнате никого нет, однако, присмотревшись, она увидела склонившуюся над одной из коробок женщину средних лет.

Услышав скрип двери и шаги, хозяйка комнаты выпрямилась, и Надежда разглядела приземистую тетку с узкими, неприязненно поджатыми губами и лицом, по цвету и консистенции напоминающим плохо пропеченное тесто, в котором темные, близко посаженные глазки терялись, как две изюминки.

– А это вы кто? – проговорила женщина раздраженно. – А это вы почему? А это вас кто уполномочил сюда заходить?

– Я – корреспондент еженедельной газеты «Утреннее какао»! – бодро выдала Надежда уже опробованную версию. – Наша газета готовит материал, посвященный Ариадне Лазоревской…

Тетка внезапно побагровела и выпалила высоким истеричным голосом:

– Вы этой Эльке ни за что не верьте! Она все врет! Я к Ариадне Викентьевне исключительно всей душой! В магазин для нее чуть не каждый день ходила, все продукты ей покупала, исключительно полезные для здоровья, прибиралась у нее… исключительно… А что она мне комнату свою отписала, так это ее личное исключительное право! Я ее ни к чему такому не принуждала! Это она исключительно по сердечной склонности и в благодарность за мою доброту! Так что если вы про что-то такое будете писать, так это клевета!

– Нет, я ни про что такое не собираюсь писать, – поспешно заверила Надежда собеседницу. – Наших читателей интересует, как говорится, жизнь и судьба известной в прошлом актрисы. Наверняка ведь остались какие-то материалы? Может быть, дневники, письма?

– Насчет материалов – так это тоже только разговоры. Один отрез шелковый был, так выцвел совсем, да и кому он сейчас нужен? Сейчас такое никто не носит. Я-то думала, у нее и правда ценности какие-то есть, бриллианты или хоть золотишко. Все же я на нее исключительно много своего личного времени потратила – в магазин ходила, в аптеку, еще куда надо было. Так как вы считаете – положено мне за это какое-то вознаграждение?

– Ну, возможно… – протянула Надежда.

– Вот и я думала, хоть что-то найду. Все-таки актриса бывшая. Так ничего не нашла, представляете? То ли продала она все, то ли ничего и не было. А я-то губу раскатала…

– Нет, вы меня неправильно поняли. Я не о таких ценностях… не о материальных…

– А о каких? – подозрительно осведомилась тетка. – Какие еще бывают ценности?

– Я о письмах, дневниках, фотографиях… У Ариадны Викентьевны ведь были фотографии? Вон, я вижу, пятна на стенах…

– Ах, об этом! – Людка скривилась. – Этого добра у нее сколько угодно. Фотографии всякие, афиши, программки театральные… вон еще сколько осталось! Полные коробки! А сколько я уже на помойку вынесла… Это вообще уму непостижимо, сколько хлама скопилось у человека! Главное, все в рамочках было, я думала, хоть рамочки пригодятся – так нет, все оказались жучками проеденные!

– Вы позволите мне посмотреть? – Надежда шагнула к коробке, из которой выглядывали краешки фотографий. – Наши читатели очень интересуются жизнью старой актрисы, и эти фотографии могут их заинтересовать…

– Да у меня времени нет! Завтра мастера придут, ремонт делать, а мне еще столько вынести надо!

– Что вы говорите? – Надежда выпрямилась и строго взглянула. – А знаете, наших читателей могут заинтересовать и другие аспекты этой истории!

– Какие еще конспекты?

– Их может заинтересовать, как старого человека в самом конце его жизни обманули, как к нему втерлись в доверие, как заставили подписать сомнительные бумаги…

– Никто ее не заставлял!

– А среди наших читателей попадаются очень влиятельные люди! Одна женщина – прокурор…

– Ну ладно, черт с вами, смотрите, какие тут у нее фотографии! Только поскорее, ко мне завтра мастера придут…

– Я быстро, не беспокойтесь!

Надежда подняла стул, поставила его рядом с коробкой и принялась просматривать фотографии.

По большей части здесь были снимки покойной актрисы в разных сценических костюмах. Вот она в белом кисейном платье – наверное, какой-нибудь чеховский спектакль, «Дядя Ваня» или «Вишневый сад». Вот – в кожаной куртке, видимо, что-то про революцию или Гражданскую войну. А вот в ночной сорочке, волосы распущены – не иначе Дездемона как раз перед тем, как ее Отелло задушил!

Надежда порылась в коробке и вытащила следующую фотографию, на которой Ариадна Лазоревская была в том самом пальто…

– А вот это пальто… вы его не видели?

– Пальто? Какое пальто? – Людка заглянула через плечо Надежды и тут же пренебрежительно поморщилась: – Да оно совсем поношенное было! Мех весь вытертый, ткань ни к черту…

– И куда же вы его дели?

– Известно куда – на помойку выкинула! Да там моли туча была!

– Сами отнесли? – уточнила Надежда, у которой мелькнула неясная еще мысль.

– Ну, хотела сама, а тут Виктора в коридоре встретила, он и говорит: «Людмила Борисовна, что ж вы будете утруждаться, обувь опять же пачкать, я все равно на помойку иду, давайте уж и ваше пальтецо заодно прихвачу».

– Виктор? – настороженно переспросила Надежда. – А он кто?

– Жилец, который у Никанорыча комнату снимает. Вежливый такой мужчина, обходительный.

– У Никанорыча?

– Ну да. Только сегодня он съехал. То есть Никанорыч его согнал, потому что опять со своей Нинкой поругался…

– Подождите, я не поспеваю за вашим рассказом. Кто такой Никанорыч? И при чем тут какая-то Нинка?

– Никанорыч – сосед наш, в этой квартире у него комната. Хорошая комната, восемнадцать метров. Точнее, по документам восемнадцать, а так, конечно, все двадцать будет, потому что раньше там печка стояла, а ее разобрали. Но только Никанорыч в этой комнате обычно не живет, он у Нинки живет, в соседнем доме. Нинка – сожительница его, уборщица из круглосуточного. А эту комнату, которая по документам восемнадцать метров, он сдает. Деньги-то никому не лишние… Но только вчера Никанорыч с Нинкой поговорил, крупно так поговорил и пришел весь в синяках. У Нинки рука тяжелая… Ну, короче, она его выставила вместе с вещами, и куда ему деваться? Известно куда – в свою комнату. Восемнадцать метров, не кот начихал! Поэтому он Виктора выпроводил и сам в эту комнату заселился… – Людка перевела дыхание и продолжила: – Так что Виктор съехал. А жаль! Вежливый такой мужчина, обходительный, а самое главное – одинокий. То есть жена-то у него была, да только они разошлись очень давно, и с тех пор…