Мужчина как мужчина, каких, как говорят, двенадцать на дюжину – ни худой, ни толстый, лет пятидесяти, в черной стеганой куртке и надвинутой на глаза кепке. Надежда скользнула по нему равнодушным взглядом – и вдруг что-то в его внешности показалось ей знакомым.

Где-то она его видела, но вот где и когда?

Прохожий, очевидно, почувствовал ее заинтересованный взгляд и тоже быстро, настороженно посмотрел на Надежду.

В эту минуту она вспомнила, где уже видела эти глаза – маленькие, колючие. Только прошлый раз над ними нависали густые кустистые брови, а снизу лицо мужчины «украшала» неопрятная клочковатая борода…

Точно, это был тот самый подозрительный бомж. Надежда вспомнила свой страх, когда он остановил ее на тропинке, и порадовалась, что сейчас он ее не узнал. И то верно: тогда она была в старой куртке, в руках пакет с мусором, а теперь на ней приличное пальто, сумка дорогая, макияж… Нет, не узнает ее этот тип.

Пока Надежда вспоминала их первую встречу, мужчина прошел мимо. Надежда Николаевна замедлила шаги, обернулась – и с удивлением убедилась, что его и след простыл. Во дворе теперь не было ни души, если не считать элегантного черного кота, который неспешно шествовал по своим делам.

«Да куда же он подевался? Вроде бы здесь и спрятаться некуда…» – подумала Надежда и подошла к подъезду. Дверь была оснащена устаревшим кодовым замком, но кнопки от многолетней эксплуатации вытерлись настолько, что разглядеть нужную комбинацию было проще простого.

На двери квартиры номер семнадцать было с десяток звонков, и против каждого имелась табличка с фамилией жильца.

Надежда испытала сложное чувство. С одной стороны, это была ностальгия по прошлому, когда такие двери были на каждом шагу, в каждом подъезде. Не то чтобы прошлое нравилось Надежде больше, чем настоящее, – вовсе нет, просто любое прошлое, даже самое печальное или трагическое, со временем приобретает некий романтический флер, хотя бы потому, что любой человек в прошлом был моложе и питал большие надежды на будущее.

С другой – она немного испугалась того, что могло ее ждать за этой дверью. Этот страх особенно усилился, когда среди табличек с фамилиями она нашла одну, на которой изящным старомодным почерком с нажимом и завитушками было написано: «Ариадна Лазоревская».

Надо же, она уже год как умерла, а табличку никто не потрудился поменять! Может быть, и другие жильцы, чьи имена украшают дверь, тоже давно умерли и в квартире теперь обитают их призраки?

Тем не менее Надежда взяла себя в руки и нажала на первый попавшийся звонок, против которого стояла надпись, выведенная четким чертежным шрифтом: «А.Я. Гринбаум».

Где-то в глубине квартиры прозвучал звонок, в ответ на который раздался громкий раздраженный лай, а затем женский голос, полный неизбывной муки, выкрикнул:

– Да утопи ты свою псину! Дай поспать!

Тут же прозвучал другой голос – раздраженный и нервный:

– Саму тебя утопить! Спать ночью надо! А если ты ночью другими делами занимаешься, так при чем тут моя Диана?

Что характерно, открыть дверь никто и не подумал.

Надежда позвонила снова – на этот раз в звонок, рядом с которым висела кокетливая табличка в цветах и бабочках: «Эвелина Барсукова, креативный дизайнер».

Надежда Николаевна подумала, что ни один уважающий себя дизайнер, пусть даже креативный, не поселился бы в такой коммуналке.

На этот раз за дверью прозвучала звучная птичья трель, а спустя минуту раздались приближающиеся шаги, звонко брякнула дверная цепочка, щелкнул замок и на пороге появилось заспанное создание с помятым и потасканным лицом, в коротком, неплотно запахнутом халате, из которого призывно выглядывали несвежие прелести креативного дизайнера.

При виде Надежды на лице Эвелины Барсуковой проступило откровенное разочарование. Она явно ждала кого-то другого, причем что-то подсказывало Надежде Николаевне, что этот другой – мужчина.

Оглядев Надежду с ног до головы, Эвелина хриплым, невыспавшимся голосом проговорила:

– Тетя, ты кто? Чего тебе надо?

В ответ Надежда выдала домашнюю заготовку:

– Я корреспондент еженедельной городской газеты «Утреннее какао» и готовлю материал об актрисе Ариадне Лазоревской, которая много лет жила в этой квартире…

– Об этой чокнутой бабке? – губы Эвелины презрительно скривились. – Так она же померла!

– Да, я в курсе. Поэтому мы и готовим посвященный ей материал. Информационный повод…

– Чего?! Об той старухе? Кому она нужна?

– Она была актрисой, когда-то известной.

– Что, правда? А я думала, она в маразме и все про себя врет. Правда, что ли, актрисой была? И в кино снималась?

– Снималась.

– Значит, ты про эту старуху писать будешь? А тогда какого черта ты мне позвонила? Я, может, спала, а ты меня разбудила!

– Спала? – Надежда выразительно взглянула на часы.

– У меня, может, ночная работа! – выпалила Эвелина, правильно расценив этот взгляд. – Мне, может, высыпаться нужно для цвета лица и всего прочего!

– Ну да, как же, понимаю. Креативный дизайн особенно востребован по ночам.

Эвелина фыркнула и попыталась закрыть дверь, но Надежда, успев вставить в щель ногу, проговорила:

– Кстати, о креативном дизайне… Из этого подъезда только что вышел мужчина лет пятидесяти, в кепке и темной стеганой куртке. Ты его знаешь?

– Мужчина? – Эвелина явно заинтересовалась и даже отпустила дверь. – И что – интересный?

– Так знаешь или не знаешь? – Надежда усилила напор и наконец умудрилась проскользнуть в квартиру, оказавшись в длинном полутемном коридоре.

– Понятия не имею!

– А с Лазоревской ты была знакома?

– С кем?

– С Ариадной Лазоревской.

– С этой старухой? Вот еще! Ты про нее у Людки спрашивай. Она втерлась к бабке в доверие и комнату ее хапнула, вот пускай теперь за нее и отдувается, а у меня своих дел полно. Может, она силой заставила эту комнату отписать? Поди проверь. И вообще, неизвестно, своей смертью бабка померла или ей кто посодействовал. Много ли такой старухе надо!

– А где эту Людку найти?

– Да вот, как раз в бабкиной комнате. Порядок там наводит, – Эвелина махнула рукой вдоль коридора. – Заполучила ее комнату, документы оформила, теперь ремонт собралась делать.

– А конкретнее? В какой она комнате?

– Конкретнее – возле туалета.

С этими словами Эвелина захлопнула дверь и удалилась, выразительно покачивая бедрами.

Надежда пошла по коридору, узкому и извилистому, как ущелье в горах. И словно для того, чтобы усилить сходство с ущельем, навстречу ей с визгом и разбойничьим гиканьем пронесся ребенок лет пяти на трехколесном велосипеде. Надежда едва успела прижаться к стене, чтобы избежать столкновения.