Она внутренне заколебалась, подумав, что ситуацию еще можно уладить. Сейчас, пока Рюдзи еще не появился, а Нобору вот-вот наверняка заплачет, еще можно, запудрив Рюдзи мозги, сохранить семейное достоинство. Но для этого необходимо было, чтобы Нобору поскорее заплакал и запросил прощения — не могла же она сама подсказать ему такое решение, вступить в сговор с сыном, после того как пригрозила отцовским наказанием. Ей оставалось лишь молча ждать.

Нобору тоже молчал. Его интересовало только то, как далеко может зайти однажды давший сбой механизм. В темной нише Нобору находился на границе моря, на пороге расширения собственного мира. Раз все началось оттуда и он будет наказан за то, что был там, он не может вернуться в теплый город людей и упасть ничком на траву, орошая ее притворными теплыми слезами раскаяния. Он не мог так поступить после того, как однажды летней ночью явственно подглядел в щель космическую мистерию, неразрывно связанную в его памяти с ночным пароходным гудком.

В этот момент дверь нерешительно открылась. В проеме показалось лицо Рюдзи.

Поняв, что они с сыном окончательно упустили шанс, Фусако пришла в ярость. Лучше бы Рюдзи совсем не являлся или уж сразу пришел с ней. В бешенстве от его неуклюжего появления, Фусако, торопливо пытаясь справиться с эмоциями, обрушила на Нобору новую порцию ярости.

— Да что тут случилось, в конце-то концов? — Рюдзи неторопливо вошел в комнату.

— Накажи его, отец. Его следует отлупить, чтобы неповадно было. Он залезал в комод и подглядывал за нашей спальней.

— Правда, что ли, Нобору? — В голосе Рюдзи не было злости.

Сидя на полу и разбросав в стороны ноги, Нобору молча кивнул.

— И… ну да. Ты только сегодня вечером это придумал, верно?

Нобору отрицательно покачал головой.

— Значит, делал это пару раз. Так?!

Нобору снова покачал головой.

— Что, постоянно, что ли?!

Увидев, как Нобору кивнул, Фусако с Рюдзи невольно переглянулись. Нобору удовлетворенно представил, как в голубом блеске молний с треском лопаются мечты Рюдзи о сухопутной жизни и вера Фусако в здоровую семью, и он поддался эмоциям, переоценив силу своего воображения. Он страстно чего-то ждал.

— Вот как? — Рюдзи стоял, сунув руки в карманы халата. Торчавшие из-под подола волосатые голени оказались как раз перед носом Нобору.

Сейчас от Рюдзи требовалось отцовское решение. Первое в сухопутной жизни вынужденное решение. Воспоминания о неукротимом море, его волнах, ветре наполнили память Рюдзи, сдерживая почти инстинктивный порыв. Ведь море осталось далеко, а здесь — суша. Ударить легко, но в этом случае его ждет непростое будущее. Добиться любви через достойное поведение? Оказать ребенку простую будничную поддержку… Стать безупречным воспитателем… Иными словами, забыть об океанском шторме — помнить, что на берегу всегда дует легкий бриз. Незаметно поддавшись влиянию настроения, он перестал различать возвышенные чувства от низких, уверовав, что на берегу просто не может происходить чего-то действительно важного. Чем более точного решения он искал, тем более иллюзорными казались ему события домашней жизни.

К тому же не стоило воспринимать буквально просьбу Фусако отлупить сына. Заглядывая наперед, Рюдзи понимал, что в конечном итоге Фусако будет благодарна ему за проявленную снисходительность.

Рюдзи верил в отцовские чувства. В то мгновение, когда он торопливо искал в душе чувство долга по отношению к нелюбимому по-настоящему и, что уж там, скорее обременительному, странно замкнутому и не по годам смышленому ребенку, его охватила иллюзия, будто он искренне, по-отцовски, любит его. Более того, впервые столкнувшись сейчас с этим чувством, он неуклюже удивился этой своей неизвестно откуда взявшейся любви.

— Вот как? — повторил Рюдзи. Затем неторопливо нагнулся и уселся на полу, скрестив ноги. — И ты присядь. Я тут поразмыслил и решил, что виноват не только Нобору. С моим появлением ваша жизнь резко изменилась. В этом нет моей вины, но то, что жизнь изменилась, — это факт. Для парня твоего возраста естественно испытывать жгучее любопытство к происходящим вокруг переменам. Ты поступил плохо, действительно плохо, но пусть теперь твой стыд станет тебе наукой. Хорошо? Об увиденном ни слова. Вопросов не задавать. Ты уже не ребенок, и когда-нибудь мы, как взрослые люди, посмеемся над этим. И мама пусть успокоится. Забудем прошлое, а на будущее пожмем друг другу руки и заживем радостно. Завтра я законопачу эту щель. И мы все постепенно забудем этот не самый удачный вечер. Ну?! Так ведь, Нобору?!

Нобору показалось, что он вот-вот задохнется от слов Рюдзи.

«И это говорит он? Герой?»

Каждое слово казалось Нобору невероятным. Вслед за матерью ему хотелось кричать: «Какой стыд!» Этот мужчина говорит то, чего не должен говорить. С притворной лаской в голосе произносит вульгарные слова. Слова, которые бормочут слабаки, не вылезающие из вонючих лачуг, слова, которые никогда не должны были сорваться с его уст. Рюдзи произносит их с неподдельной гордостью, веря сам себе и наслаждаясь добровольно возложенной на себя отцовской ролью.

«Радуйся!» — думал Нобору почти с тошнотой. Завтра противные руки этого мужчины, руки «отца», по выходным увлеченно строгающие что-то по хозяйству, навечно закроют узкий коридор, ведущий к нездешнему космическому свету, некогда излучаемому им самим.

— Ну?! Так ведь, Нобору?!

Закончив свою речь, Рюдзи положил руку ему на плечо, и Нобору нестерпимо хотелось стряхнуть ее со своего похолодевшего узкого плечика, но он не сделал этого. Главарь был прав, когда говорил, что в мире есть кое-что похуже побоев.

Нобору попросил Главаря созвать срочное совещание, и по дороге из школы все шестеро собрались у городского бассейна, за стеной кладбища. К бассейну спускался похожий на лошадиную гриву, поросший огромными пробковыми дубами холм. Остановившись на полпути, они залюбовались кладбищем с его надгробиями, на зимнем солнце ярко сияющими кварцем среди вечнозеленых крон.

Если смотреть отсюда, все могильные камни, выстроившиеся на уступах террасы, были повернуты к ним спиной. Кое-где среди могил чернел саговник. В тени памятников красными и желтыми пятнами неожиданно ярко выделялись букеты из тепличных цветов.

Справа виднелись эти могилы, прямо, вдалеке, над крышами укрывшихся на дне ущелья домов, угадывался контур Морской Башни, а слева в овраге раскинулся бассейн. В это время года он был закрыт, и его трибуны не раз служили отличным местом для их сборищ.

Все шестеро, один за другим перескакивая через выступающие из земли корни гигантских деревьев, похожие на толстые черные кровеносные сосуды, сбежали по жухлой тропинке в овраг к бассейну. В окружении зеленых крон бассейн стоял высохший и тихий, обнажив дно с облупившейся голубой краской. Вместо воды в углах скопились сухие листья. Голубая железная лесенка обрывалась высоко над дном. Солнце клонилось к западу, и дно бассейна, заслоненное створчатой ширмой теней, было погружено во тьму.